Герберт Уэллс - Война миров (пер. Магур)

Там, где не было черной пыли, город имел совершенно такой же вид, как в воскресенье: магазины были закрыты, дома заперты, шторы спущены. Повсюду тихо и пустынно. Кое-что было разграблено, больше винные и гастрономические магазины. В одной витрине магазина ювелира стекло было разбито, но, очевидно, вору помешали — золотые цепочки и часы валялись на мостовой. Я даже не нагнулся поднять их. Дальше на пороге двери лежала женщина в лохмотьях; рука, свесившаяся с колена, была рассечена и залила кровью дешевое черное платье. Шампанское пролилось на мостовую из большой разбитой бутылки. Женщина казалась спящей, но она была мертва.

Чем дальше проникал я в Лондон, тем более гнетущей становилась тишина. Это было, однако, не молчание смерти, а скорее тишина нерешительности, выжидания. Каждую минуту тепловые лучи, спалившие уже северо-западную часть столицы и уничтожившие Илинг и Килбурн, могли коснуться и этих домов и превратить их в дымящиеся развалины. Это был покинутый и обреченный город…

В Южном Кенсингтоне черной пыли и трупов на улицах не было. Здесь я в первый раз услыхал вой марсианина. Я не сразу понял, что это такое. Это было непрерывное жалобное чередование двух нот: «Улла… улла… улла… улла…» Когда я прошел улицы, ведущие к северу, вой стал громче. Строения, казалось, то заглушали его, то усиливали. Особенно гулко отдавался вой на Эксгибишн-род. Я остановился, посмотрел па Кенсингтонский парк, прислушиваясь к отдаленному странному вою. Казалось, вся эта пустыня обрела голос и жаловалась на ужас и одиночество.

«Улла… улла… улла… улла…» — раздавался этот нечеловеческий плач, и волны звуков расходились по широкой солнечной улице среди высоких зданий. В недоумении я повернул к северу, к железным воротам Гайд-парка. Мне почему-то хотелось зайти в Исторический музей, забраться на башню и посмотреть на парк. Потом я решил остаться внизу, где можно было легче спрятаться, и снова пошел по Эксгибишн-род. Обширные здания по обе стороны дороги были пусты; мои шаги отдавались в тишине гулким эхом.

Наверху, недалеко от ворот парка, я увидел опрокинутый омнибус и скелет лошади, начисто обглоданный. Постояв немного, я пошел дальше к мосту через Серпентайн. Голос становился все громче и громче, хотя к северу от парка над крышами домов ничего не было видно. Только на северо-западе поднималась пелена дыма.

«Улла… улла… улла… улла…» — плакал голос, раздаваясь, как мне казалось, откуда-то со стороны Риджент-парка. Этот одинокий жалобный крик действовал удручающе. Вся моя смелость пропала и сменилась тоской. Я почувствовал, что страшно устал, хромаю и что меня мучают голод и жажда.

Полдень уже прошел. Зачем я брожу по этому городу мертвых? Почему я один жив, когда весь Лондон лежит, как труп, в черном саване? Я почувствовал себя страшно одиноким. Вспомнил о прежних друзьях, давно забытых. Подумал о ядах в аптеках, о ликерах в погребах виноторговцев, но я помнил о трупах тех двух несчастных…

Через мраморную арку я вышел на Оксфорд-стрит. Здесь опять были черная пыль и трупы; пахло тлением из решетчатых подвальных люков некоторых домов. Меня томила жажда после долгого блуждания по жаре. Я залез в какой-то ресторан и раздобыл пищи и питья. Потом, усталый, пошел в гостиную за буфетом, улегся на черную софу, набитую конским волосом, и уснул.

Когда я проснулся, проклятый вой по-прежнему раздавался в ушах: «Улла… улла… улла… улла… улла…» Уже смеркалось. Я разыскал в буфете несколько сухарей и сыру — в буфете был целый обед, но от кушаний остались только кучи белых червей. По пустынным площадям я отправился на Бейкер-стрит — могу вспомнить название только одной из них: Портмел-сквер — и наконец вышел к Риджент-парку. Когда я спускался с Бейкер-стрит, то заметил вдали над деревьями, на светлом фоне заката, колпак гиганта-марсианина, который издавал этот вой. Но я нисколько не испугался и шел прямо на него. Несколько минут я наблюдал за ним, но он не двигался. Он не шевелился — стоял и выл. Что значил этот вой, я не мог догадаться.

Я хотел обдумать, что мне делать. Но непрерывный вой «улла… улла… улла… улла…» мешал мне сосредоточиться. Может быть, причиной моего бесстрашия была усталость. Мне хотелось узнать причину этого монотонного воя. Я повернул назад и вышел на Парк-род, намереваясь обогнуть парк; я пробирался под прикрытием террас, чтобы посмотреть на этого неподвижного воющего марсианина со стороны Сент-Джонс-Вуда. Отойдя от Бейкер-стрит ярдов на двести, я услыхал разноголосый собачий лай и увидел сначала одну собаку с куском гнилого красного мяса в зубах, стремглав летевшую на меня, а потом целую свору гнавшихся за ней голодных уличных псов. Собака сделала крутой поворот, чтобы избежать меня, как будто боялась, что я могу отбить ее добычу. Когда лай замер вдали, снова завыло: «Улла… улла… улла… улла…»