Герберт Уэллс: Остров доктора Моро (пер. Быкова)

Никто не хотѣлъ мнѣ вѣритъ, и я такимъ чуждымъ казался для людей, какимъ былъ въ свое время для людей-животныхъ; къ тому-же, у меня, безъ сомнѣнія, сохранились нѣкоторыя природныя узкости моихъ прежнихъ сотоварищей.

Говорятъ, что страхъ есть болѣзнь; хотя-бы это и было такъ, я могу, теперь спустя нѣсколько лѣтъ, увѣрить, что постоянное безпокойство подобно тому, какое можетъ испытывать полуукрощенный львенокъ, смущаетъ мой духъ. Оно принимаетъ самую различную форму.

Я вижу лица мрачныя и оживленныя, пасмурныя и страшныя, быстрыя и лживыя, и нѣтъ ни одного съ выраженіемъ спокойствія разумнаго существа. А между тѣмъ, я не могу помѣшать себѣ стараться не встрѣчаться съ ними, избѣгать ихъ любопытныхъ взглядовъ, вопросовъ, помощи, я мнѣ хочется снова удалиться отъ нихъ и остаться наединѣ съ самимъ собою.

По этой причинѣ я живу теперь подлѣ пустой широкой равнины, гдѣ могу уединиться, когда такія сомнѣнія нисходятъ въ мою душу. Тихо бываетъ тогда въ громадной пустынной равнинѣ. Во время жизни въ Лондонѣ мое чувство страха было для меня невыносимо. Я не могъ избѣгать людей; ихъ голоса слышались черезъ окна, и запертыя двери служили лишь ничтожною предосторожностью; я выходилъ на улицу и боролся съ моими иллюзіями, но мнѣ казалось, что женщины кругомъ меня мяукали, голодные украдкою бросали на меня завистливые взгляды; блѣдные и изнуренные рабочіе, покашливая, съ опущенными внизъ глазами, проходили мимо тяжелою поступью, подобно раненымъ животнымъ, теряющимъ свою кровь. Старцы, сгорбленные и пасмурные, ворча сквозь зубы, шли по улицамъ и равнодушно относились къ высмѣивающимъ ихъ ребятамъ. Когда же я входилъ въ какую-нибудь часовню, и тамъ повторялось то же самое.

Мнѣ казалось, что патеръ лопочетъ «великія мысли», подобно Человѣку-Обезьянѣ. Или же я забирался въ какую-нибудь библіотеку, и въ ней сосредоточенныя лица, наклонившіяся надъ книгами, представлялись мнѣ существами, терпѣливо выслѣживающими свою добычу. Но особенно мнѣ были противны угрюмыя и невыразительныя лица, встрѣчаемыя въ поѣздахъ и омнибусахъ. Они скорѣе походили на трупы, нежели на людей; поэтому я не отваживался болѣе путешествовать, неувѣренный въ томъ, что останусь одинъ. И мнѣ казалось даже, что я самъ не былъ разумнымъ созданіемъ, а животнымъ, терзаемымъ какимъ-то страннымъ безпорядкомъ въ мозгу, который заставлялъ меня, какъ барана, пораженнаго вертячкой, блуждать съ одиночествѣ.

Я посвящаю свой досугъ чтенію и опытамъ по химіи и провожу большую часть ночей, когда воздухъ чистъ, за изученіемъ астрономіи, ибо не знаю, какъ и почему на меня при видѣ множества сверкающихъ звѣздъ чувство безопасности и безконечнаго мира нисходитъ въ мою душу. Тамъ, я вѣрю этому, въ вѣчныхъ и безконечныхъ законахъ веществъ, а не въ заботахъ, преступленіяхъ и ежедневныхъ людскихъ мученіяхъ, все наиболѣе звѣрское въ насъ должно находить утѣшеніе и надежду. Я надѣюсь на это, въ противномъ случаѣ мнѣ не для чего жить.

Итакъ моя исторія кончается надеждою и одиночествомъ.

1896