Пол Андерсон - Смерть и рыцарь

— Я понимаю, — медленно кивнула Ванда. — Дело требует мастера высшей квалификации. Вокруг тамплиеров тогдашняя партия власти раздула дикую истерию. И любое происшествие с намеком на сверхъестественность — не важно, колдовского или божественного свойства, — способно взорвать ситуацию. Последствия самым непредсказуемым образом отразятся на дальнейших событиях. Мы не можем допустить столь грубую погрешность.

— Правильно рассуждаешь. Ты умница. А еще мы обязаны просто спасти Марло. Своих в беде не бросаем. И если он подвергнется допросу под пытками… О путешествиях во времени, конечно, не расскажет, но инквизиция сможет вытянуть из него информацию о других наших агентах. Само собой, те без труда уйдут из-под удара, но на этом закончится наше присутствие во Франции эпохи Филиппа Четвертого. А этот период, повторяю, исключительно важен, и его необходимо контролировать.

— Несмотря ни на что, мы там остались. Ведь остались же?

— Да. В нашей истории. Но это не означает, что обязательно останемся. Моя задача — чтобы это случилось наверняка.

Ванда пожала плечами. Затем встала, подошла к Эверарду, забрала трубку и положила на пепельницу. Взяла его за руки и почти спокойно проговорила:

— Мэнс, ты вернешься целым, невредимым и с победой. Я тебя знаю.

Но она вовсе не была в этом уверена. Иногда парадоксы бывают слишком опасны, и оперативники Патруля Времени получают тяжелейшие душевные травмы, посещая в прошлом ушедших из жизни близких или узнавая в будущем, что случится с ними самими.

Вполне логично, что главный морской порт северо-запада Франции сочли наиболее подходящим местом для оперативного штаба. Там, куда часто прибывают люди и грузы из множества стран и где заключаются международные сделки, чужеземная внешность и незнакомые манеры не привлекут к себе лишнего внимания. Поодаль же от берега все, кроме преступников, живут в тугих тенетах законов, обязанностей, общественных порядков, налоговых регуляций — и, конечно же, сложившихся представлений о том, как подобает себя вести и о чем нельзя говорить.

— Совсем как Америке конца двадцатого века, — ворчал себе под нос Эверард.

В таких местах не стоит выглядеть белой вороной. Себе дороже может выйти.

Но даже в Арфлёре пришельцу из будущего нелегко сойти за своего. Бонифаций Рейно, родившийся девятью веками позже, двадцать лет прожил в средневековой Франции под именем Боделя Рено: безвестный юнец превратился в преуспевающего и уважаемого торговца шерстью. Он настолько вжился в свою роль, что никто не интересовался его портовым складом, почти всегда запертым на замок. Если склад и отпирался по требованию местных чиновников, то всякий раз оказывался пустым. Ну а что он не приносил прибыли, так это личная проблема владельца, который, кстати, изъявлял намерение расширить дело. Также не внушали подозрений и посетители, о чем-то беседовавшие с купцом наедине. А он с особой придирчивостью выбирал себе слуг, приказчиков, грузчиков, даже жену. К своим детям он всегда был добр, как и подобало средневековому патриарху.

Около девяти утра в укромном месте появился темпороллер с Эверардом в седле. Вооруженный специальным ключом, патрульный направился к складу. Даже в собственной эпохе Мэнс считался рослым, а здесь выглядел сущим великаном и потому привлекал к себе множество глаз. Но не зря он нарядился в грубую одежду английского моряка — никому не хотелось приставать к нему с расспросами.

Поскольку о своем прибытии он предупредил письмом в капсуле, его немедленно впустили в дом и провели наверх, в палаты мессира Боделя. За посетителем затворили дверь.

Хозяин сидел в углу на высоком табурете, у стола, заваленного вещами делового, бытового и религиозного предназначения. Тут и амбарные книги, и писчие перья, и чернильницы, и разнообразные ножи, и причудливая карта, и статуэтка Богородицы, и чего только нет. В остальном же комната выглядела строго. Единственное окно впускало достаточно света, но не позволяло видеть происходящее снаружи, поскольку стекла в переплете были хоть и относительно чисты, но неровны и оттого мутны. В дом проникал уличный шум вроде голоса азиатского базара: гомон, возня, даже колокольный звон с ближайшей церкви. Пахло шерстью, чадом, немытыми телами, нестираной одеждой. А еще Эверард ощущал мощную, кипучую энергию городской жизни. Арфлёр, или, как его пока еще здесь называли на норманнский манер, Харефлот, привлекал к себе толпы предприимчивых торговцев. Из таких вот гаваней через несколько поколений отправятся парусники в Новый Свет.