Артур Кларк: Свидание с Рамой [Город и звезды. Свидание с Рамой]

Коридор заканчивался стеной тупика. Но едва они приблизились к стене, скала начала крошиться в пыль. Поверхность ее пронизало какое-то тонкое вращающееся металлическое копье, которое стремительно утолщалось, превратившись в гигантский бурав. Олвин и его друзья отпрянули и стали ждать, пока неведомая машина пробьет себе путь в их пещеру. С оглушительным скрежетом металла по камню подземная капсула проломилась сквозь стену и стала. Открылась массивная крышка люка, в проеме показался Коллистрон и закричал им, чтобы они поторопились. «Почему вдруг Коллистрон? — поразился Олвин, — Он-то что тут делает?» Через несколько секунд они были уже в безопасности, и машина, кренясь, двинулась вперед — в путь сквозь земные глубины.

Приключение завершилось. Скоро, как это случается всегда, они окажутся дома, и все чудеса, ужасы и волнения останутся позади. Они устали, но были довольны.

По наклону пола Олвин догадался, что капсула направляется куда-то вниз, в глубь земли.

— Послушай-ка, Коллистрон, — неожиданно нарушил молчание Олвин, — а почему это мы движемся кверху? Ведь никто не видел Хрустальную гору снаружи. Вот чудесно было бы — выйти на одном из ее склонов, поглядеть за землю и небо…

Еще не докончив фразы, он уже понял, что говорит что-то неладное. Алистра придушенно вскрикнула, внутренность капсулы как-то очень странно заколебалась — так колеблется изображение, рассматриваемое сквозь толщу воды, — и через металл стен Олвин на краткий миг снова увидел тот, иной мир… и тотчас же, совсем внезапно, все закончилось. На долю секунды у Олвина возникло ощущение какого-то разрыва, и от подземного путешествия не осталось и следа. Олвин снова очутился в Диаспаре, в своей такой знакомой комнате, и обнаружил, что покоится футах в двух над полом в невидимой колыбели гравитационного поля.

Он снова стал самим собой. Это и была реальность, — и он совершенно точно знал, что произойдет вслед за этим.

Появилась Алистра. Поскольку она очень любила Олвина, то была не столько раздражена, сколько расстроена.

— Ах, Олвин! — жалобно воскликнула девушка, глядя на него с прозрачной стены, в толще которой она, как казалось, материализовалась во плоти. — Такое захватывающее приключение! Ну зачем тебе понадобилось все испортить!

— Извини, я совсем не хотел…

Олвин искривил гравитационное поле, поднялся на ноги и шагнул к материализованному столу. На нем вдруг появилась ваза с какими-то фантастическими фруктами… — собственно Олвин собирался позавтракать вовсе не фруктами, но замешательство, в котором он пребывал, спутало его мысли. Не желая обнаружить перед Алистрой ошибку, он выбрал плод, который выглядел наименее подозрительно, и принялся осторожно высасывать мякоть.

— Так что же ты собираешься предпринять? — вымолвила наконец Алистра.

— Ничего не могу с собой поделать, — насупившись, ответил он.

— По-моему, все эти правила просто глупы. Да и потом — как мне их помнить, если я в данный момент живу в Приключении? Я просто веду себя таким образом, чтобы все было естественно… А разве тёбе самой не хотелось бы взглянуть на Гору со стороны?

Глаза Алистры расширились от ужаса.

— Но ведь для этого пришлось бы выйти наружу? — задыхаясь, произнесла она.

Олвин уже знал, что продолжать с ней разговор на эту тему нет смысла. Здесь проходил барьер, который отъединял его от всех остальных граждан Диаспара. Ему-то всегда хотелось выйти наружу — и в реальной жизни, и в призрачном мире приключенческих саг. А для любого и каждого в Диаспаре «наружу» означало совершенно непереносимый кошмар… Если в разговоре можно было обойти эту тему, ее никогда не затрагивали: «наружу» означало нечто нечистое и исполненное зла. И даже Джизирак, его наставник, не хотел объяснить ему, в чем здесь дело.

Алистра все еще молча смотрела на него — с изумлением и нежностью.

— Тебе плохо, Олвин, — прозвучал ее голос. — А в Диаспаре никому не должно быть плохо. Позволь мне прийти…

Полагалось бы проявить галантность, но Олвин отрицательно мотнул головой. Он знал, к чему привел бы этот визит, а ему как раз сейчас хотелось побыть в одиночестве. Разочарованная вдвойне, Алистра растаяла.

В городе с населением в десять миллионов, подумал Олвин, не найдется ни одного человека, с которым он мог бы поговорить по-настоящему. Эристон с Итанией по-своему любили его, но теперь, когда период их опекунства подходил к концу, они, пожалуй, даже радовались, что отныне он по собственному усмотрению станет выбирать себе развлечения и формировать свой собственный образ жизни. В последние годы по мере того, как его отклонение от царящих в городе стандартов становилось все более очевидным, он частенько ощущал какой-то холодок со стороны названых родителей. Холодок этот породила не обида на ничем не оправданное невезенье, в силу которого из всех миллионов горожан именно им по воле случая довелось первыми повстречать Олвина, когда в тот памятный день — двадцать лет назад — он вышел из Зала Творения.