Аркадий Стругацкий: Дьявол среди людей

На площадке третьего этажа стояла объёмистая бабища, смотрела на нас сверху вниз и приветливо ухмылялась всем своим блиноподобным ликом. Я догадался, что это тётка Дуся, о которой рассказывала наша Грипа: кто же ещё на ночь глядя мог торчать перед дверью квартиры колдуна и беса? И я произнёс:

– Добрый вечер, тётя Дуся.

Она ответила, ухмыльнувшись ещё шире:

– Добрый вечер, Алексей Андреевич. Добрый вечер, Моисей Наумович. А Ким Сергеевич уже ждут вас, проходите, пожалуйста…

Мы со стариком переглянулись и поспешно отвели глаза друг от друга. Удивляться? Ещё чего. Пугаться? Куда уж дальше. Восхищаться? Это бы и можно было, наверное, но у меня, по крайней мере, Ким не вызывал этой счастливой эмоции. Не Кио. Не Мессинг. Бес, губитель, невнятная смертельная угроза. И вообще, если на пороге бесовского логова начинать с удавления, или страха, или тем более с восхищения, то кончать уже нужно будет целованием стоп. Или там копыт. Вон на шабашах, по слухам, беса целуют в задницу. Нет, это не для нас.

– Пошли, – сипло выдохнул Моисей Наумович, и мы без остановок одолели последний пролёт.

Тётка Дуся метнулась к двери Волошиных и деликатно надавила кнопку звонка.

– Пусть войдут, – тихо отозвался знакомый голос.

Дверь распахнулась, и мы вошли в прихожую, а тётка Дуся осталась на лестнице.

– Сюда, – приказал Ким.

Обстановку в квартире Волошиных я помню смутно. Чистенько, аккуратно, занавесочки, цветные репродукции в рамочках, под ногами половички… И так же почти не задела моего сознания бледная Люся в домашнем халатике, сидевшая на кровати, и совсем почти не заметил я крошечную девчушку у неё на коленях, обнимавшую мать за шею тонкими белыми руками…

Страшное возбуждение овладело мною. Нетерпение, чтобы всё поскорее кончилось. Всё внимание моё сошлось на бывшем моём школьном друге Киме Волошине. Господи, когда я в последний раз видел его? – думалось мне. Два, три года? Пять лет назад? Сейчас он казался мне непомерно громадным. Он сидел у стола, зеркально лысый, с чёрной бархатной повязкой через лицо, в застёгнутом доверху фиолетовом архаике. Разглядывал нас воспалённым глазом и кривил в неприятной усмешке узкие сухие губы.

– Раздеваться не приглашаю, – сказал он. – Разговор будет короткий. Чаю-водки тоже не предлагаю. По той же причине…

Он повернулся к жене и произнёс повелительно-ласково:

– Люся, мне тут с докторами пошептаться надо, так ты возьми Таську и посиди у Дуси, я потом позову.

Она тут же ушла с ребёнком, и дверь за нею закрылась. Он помолчал, склонив голову, словно прислушиваясь. Лицо его сморщилось, и он проговорил с ужасным сарказмом:

– Следят. Стерегут. Трясутся, штаны полны, а всё стерегут. Ох, боюсь, обижусь, осерчаю… Вы, как возвращаться будете, скажите им, чтобы убирались. Они рядом, за углом… Скажите, срок даю до полуночи. Дольше мне не удержаться.

Я вспомнил машину и тёмную фигуру в проулке и прохрипел:

– Я им скажу.

– Вот и ладно. Сорок грехов с меня снимешь, всё равно что паука раздавлю. Хотя, если подумать, что мне сорок грехов?…

Он поглядел на Моисея Наумовича.

– С тебя разговор начнём, старичок. Полагаешь, значит, что я из ада бежал? Ошибаешься, Мойша, брешешь. Не более я бежал из твоего ада, чем младенец при родах бежит из материнской утробы. Подробнее объяснить не умею, так что понимай как хочешь. Теперь второе твоё дело, Мойша. Проникся ты сочувствием к своим ташлинским компатриотам и пришёл упросить меня покинуть город и удалиться в иные края… А куда мне удаляться – об этом ты подумал? Хочешь просто пересадить скорпиона со своей шкуры на кого Бог пошлёт? На хохлов? На прибалтов? На эвенков каких-нибудь? Конечно, лучше бы скорпиона туда, за бугор, так поступают советские люди, ага? Ты ведь правильно понял, Мойша, я везде сам собою останусь, измениться не могу!

Он скрипуче хохотнул и повернулся ко мне.

– Помнишь, Лёшка, мы после войны фильм такой смотрели, трофейный, «Мститель из Эльдорадо»? Там один герой, мексиканский атаман, говорит: «Как увижу китайца, удержаться не могу, сразу ему уши отрезаю…» Помнишь?

– Так ты что же – мстишь? – проговорил я.

– Дурак, – ответил он, как мне показалось, разочарованно. – Ничего не понял. Я ему об ушах, а он мне о мести… Ладно, проехали.

Отчаяние овладело мною.

– Погоди, Ким! – закричал я, задыхаясь. – Постой, выслушай меня! Уши там, месть – не об этом же речь! Ким, нельзя же становиться врагом всем людям! Уходи, где тебя не знают, затаись, замри! Горе тебе, если все против тебя ополчатся! Горе и тебе, и людям! Подумай о жене, о дочке… Отрекись от силы, которой ты владеешь! Ты же был славным парнем, Ким… Вспомни о бедной Нине своей, она бы никогда тебе не простила!