Я ещё раз (в который уже раз?) хлебнул несравненного ликёра, собрался с духом и произнёс деревянным голосом небольшое эссе на тему о том, что «феномен Волошина», строго говоря, не является беспрецедентным. Всемирно-исторический опыт даёт нам некоторые основания предположить, что во все века и во всех социумах существовали своего рода злые чародеи, имевшие власть при помощи неких таинственных заклинаний отдавать людям и животным приказ умереть, и люди и животные покорно умирали без признаков каких-либо повреждений. Секреты восточных магов… африканские колдуны… шаманы… Моисей Наумович сказал с мягким укором:
– Простите, что прерываю вас, Алексей Андреевич. Но я хотел бы предупредить вас, что жидкость эта очень, оч-чень коварна…
Я в смущении уставился на опустевшую наполовину бутыль. Но бес разнузданности уже овладевал мною. Я погрозил Моисею Наумовичу пальцем и плеснул себе коварной жидкости уже не в рюмочку, а в чайную кружку. Проглотив залпом и поцокав языком от удовольствия, я проговорил, старательно артикулируя:
– А вот у Лермонтова на такой случай сказано… «Вы, может, думаете, что я пьян? Это ничего!… Гораздо свободнее, могу вас уверить…» Таким образом, что мы имеем, Моисей Наумович? А имеем мы опять же поэзию. Чудище обло и даже, может быть, стозевно… в пересчёте на число жертв, которое оно способно схарчить единовременно. Собачки на Пугачёвке до сих пор, наверное, об этом помнят, на что уж у собачек память ни к чёрту… Рассказывайте мне об адском оружии! Вот оно, это ваше адское оружие, и никакой мистики… А Ким – он сам себе и беглец из ада, и адский слуга, и адское оружие…
Тут я понял, что иссяк, очень утомлён и что мне пора домой.
По пути, стараясь ступать твёрдо и уверенно, напевая какую-то легкомысленную чушь, я вдруг заметил, что за мной увязалось несколько собачонок. Они следовали в отдалении, они не лаяли и, конечно же, не норовили ухватить меня за пятки. Они трусили позади совершенно бесшумно, а когда я оборачивался, с жалобным прискуливанием бросались кто куда в лунные тени…
По облику был он похож на непроспавшегося мертвеца: жёсткие волосы дыбом, бледная с прозеленью физиономия в засохлых пятнах, неподвижные тухлые глаза. Ходил и бормотал: «Не убий, не убий, не прелюбы сотвори…» Юрод.
Дня через два Ким нанёс городу ответный визит. Вспоминать об этом тоже не хочется, но тоже надо.
Около полудня он появился на проспекте Изотова в обычном своём оранжевом тулупе до пят и чудовищной своей шнурковой шапке. Облачение это было известно половине ташлинцев хотя бы и по слухам, и наиболее смелые из встречных проходили мимо, уставив взоры прямо перед собой, а малодушные торопились свернуть в переулки или занырнуть в магазины. А направлялся Ким домой в Черёмушки, возвращаясь из жалкой нашей районной «Оптики», где он ещё месяца три назад заказал очки для своей жены Люси. Заходил он в «Оптику», как впоследствии выяснилось, раз двадцать за это время, да всё втуне: то оправы не было подходящей, то линз, а чаще всего ни того, ни другого. В тот день поучился у него с продавцом такой разговор.
– Чтобы завтра очки были, – сказал он.
– Завтра будут, – хмуро, но с готовностью ответствовал продавец.
– Чтобы завтра очки были доставлены мне домой к двенадцати, – сказал он.
– Будут доставлены, – сказал продавец.
Ким указал пальцем на высунувшегося из мастерской парнишку-ученика:
– Вот пусть он доставит.
Парнишка, посинев от ужаса, отчаянно затряс головой. Продавец набычился.
– Я сам доставлю, – сказал он.
Ким безрадостно оскалился.
– Ладно, – проговорил он. – Ты сам и доставишь, старик, коль ног не жаль. И запомни: доставишь вовремя – воля; вынудишь меня снова к тебе тащиться – уже неволя; не выполнишь заказ – смерть.
Продавец побледнел, но ответил с достоинством:
– Вы меня не пугайте, гражданин Волошин. Меня немецкие танки не испугали. Сказал – доставлю, значит, доставлю.
На том они и расстались. Продавец принялся работать с великолепной оправой, предназначенной для старшей дочери начальника милиции, а Ким отправился восвояси.
Кажется, впервые повёл он себя столь откровенно и вызывающе, впервые обнажил оружие. Так, с обнажённым оружием, и двинулся по проспекту Изотова. Весть уже распространилась, народу на проспекте стало немного, никому не хотелось попадаться на глаза этому бесу, и маячили отдельные фигуры шагах в двадцати позади него да поспешно расходились фланирующие шагах в тридцати впереди. И надо же было случиться, что к нему прицепился известный возмутитель спокойствия иеговист Панас Черкасенко…
Читать дальше