Игорь Дручин - Дороги ведут в Сантарес

— Неправда! — горячо возразила Лена. — Искусство — всегда обобщение! Это поиски путей в будущее, в то время как хроникалисты погрязли в настоящем и варьируют стандартные ситуации, упиваясь жизнеподобностью своих произведений.

— Реникса! Это сама жизнь вторгается к нам с экранов усилиями хроникалистов. Разве можно ее заменить любой, самой совершенной, постановкой?

— Какая там жизнь, — с горькой усмешкой сказала девушка. — Такая же иллюзия, как кинеголограф. В них нет живого общения со зрителем, как в театре, не говоря уже о том, что обычные люди не могут усилить, подчеркнуть драматизм ситуации, в большинстве своем ведут себя стереотипно, вот и получается, что внешне действующие лица и события — разные, а постановки — стандартные.

— Дался тебе этот стандарт, — проворчал Кирилл. — Сама-то тоже не далеко ушла. Тасса у тебя такая же, как у наших горожанок, хотя мало кто сейчас ее носит. Сейчас пошла мода на юбки.

— Неправда! — упрямо тряхнула длинными косами Лена. — У меня тасса из настоящей шерсти. Она очень теплая и удобная, и я ее не собираюсь менять в угоду моде на юбку.

— Такой длинной шерсти нет в природе, — страдая от ее лжи, как от зубной боли, заметил он.

Сквозь ее смуглую кожу пробился румянец. Лена рывком подвинулась к нему и, ухватив несколько прядей, свисающих с колен, протянула ему.

— Смотри! Это же шерсть! Можешь даже прижечь, если не веришь. Это шерсть горного яка! Полтора года я подбирала пряди и сама клеила тассу, только пояс мне помог папа.

Теперь наступила его очередь краснеть… Выпуская из рук пряди шерсти он увидел ее обнаженные колени и, пряча смущение, сказал:

— У тебя красивые ноги, и ты напрасно прячешь их в тассе, даже если она из настоящей шерсти.

— Я — танцовщица, — пояснила она и тут же поправилась, — точнее, хотела ею стать. — Она вздохнула, губы ее дрогнули, а в глазах на мгновение проступило такое горькое недоумение, что Кирилл вдруг осознал, что девушка гораздо в большей степени нуждается в участии, чем он сам. И что значит его смутные сомнения перед ее неудачей, которая, может быть, привела к крушению ее надежд.

— Ладно, рассказывай, что у тебя?

— Ничего, — ненатуральное спокойствие только подчеркивало ее горечь.

— У тебя неприятности?

— С чего ты взял?

— Я могу помочь. Старинный друг нашей семьи — постановщик танцев и известный педагог. Кто тебя проверял?

— Никто. Просто ради интереса я протанцевала вступительную программу перед электронным экзаменатором. Он показал отсутствие таланта. А ведь я собиралась сразу на третий курс.

— Это плохо, — сказал он. — Автоматы почти не ошибаются.

— Я знаю. Просто жаль маму. Я была ее единственной надеждой. — Теперь в ее голосе прорвалась глубоко спрятанная боль.

— Рассказывай по порядку. Смелее.

Лена пожала плечами: почему бы и нет? Да и самой стоит критически осмыслить то, что до сих пор составляло основное в ее жизни…

Начала она неуверенно, спотыкаясь на каждой фразе, но видя, как он всерьез заинтересовался ее историей, как его угнетенность и безразличие растаяли без следа, она увлеклась. Отчетливые воспоминания детства погасили излишнее волнение, и речь ее потекла спокойно…

Мать Лены в юности была известной балериной. Блестяще закончив балетную студию, она сразу попала в лучший коллектив мира. В несколько лет пришли признание и известность. Ее опытные товарищи прочили ей прямо-таки необыкновенную судьбу. И вдруг катастрофа. Она осталась без обеих ног. Да, восстановительная операция ног — не проблема, но вновь обретенные, они уже не имели той моторной памяти, той музыкальности, той пластичности, без которых нет танцовщицы вообще, а тем более талантливой. Мать не смогла больше оставаться в театре и уехала в горы, на метеостанцию. Там она встретилась с хорошим человеком. Они полюбили друг друга, а когда родилась Лена, мать решила воплотить в ней свою мечту. Сколько она себя помнит, мать беспрерывно возилась с ней, придумывая все новые игры и упражнения. Она никому не доверяла воспитание единственной дочери и никому не показывала ее… И вот расплата!

Она замолчала. Кирилл, размышляя, постукивал пальцами по спинке скамьи…

— Этого не может быть! — вырвалось у него внезапно. — Пошли!

Он схватил Лену за руку и решительно потащил ее из сквера.

— Ты забыл фурлогу, — сказала она, улыбаясь его решимости и загораясь надеждой.

— Ах, да!

В два шага он вернулся к скамье, взял накидку и, перекинув ее через плечо, подхватил Лену под руку и стремительно потянул ко входу на движущуюся дорогу. Через полчаса они поднялись на семнадцатый этаж второй поверхности города.