Светлана Тулина - Воображала

— Можно подумать, — бормочет Воображала, обращаясь к стенке, но так, чтобы Конти слышал, — Что мне здесь доверяют! Можно подумать, что со мной здесь хоть кто-нибудь считается! Можно подумать, что мое мнение для вас хоть что-нибудь, да значит!.. Можно подумать, я не знаю, что тут некоторые таскали кое-кого по врачам уже полгода, а меня спросить соизволили только сейчас!..

Флажки трепещут на натянутом от плеча к плечу тросике, словно от ветра. Конти вздыхает, говорит виновато:

— Ладно бы — просто не говорила… Но ведь она и не плачет даже!.. дети всегда кричат, пока маленькие, это нормально. Им так положено. А она — ни разу…

Воображала непримиримо вскидывает подбородок:

— Ну, один-то раз она орала, и еще как! Так что ничего я тогда не напортачила, все по высшему классу, до последней клеточки!..

— Но почему же она тогда молчит?!

Воображала фыркает. Чеканит с ехидной мстительностью:

— Вот у нее и спроси!..

Лежащий на белом полу врач судорожно вздыхает, разлепляет спекшиеся губы, не открывая глаз, просит:

— Пить…

В кадре появляется кружка-поильник с длинным носиком. Врач пьет, давясь и задыхаясь. Вода течет по лицу, глаза закрыты.

— Который час?

— Утро… У меня нет часов, но, если хочешь точнее, я могу посмотреть у кого-нибудь из охраны…

Договорить Воображала не успевает — врач широко распахивает глаза, лицо его искажается:

— Ты?!! — Глаза безумные. Отшатывается, вжимаясь в стену, бормочет быстро, в полубреду, — Ты, конечно, конечно же ты, кто же еще, Боже мой, за что, за что, что я тебе такого сделал?!!..

Начинает биться затылком о белый пластик стены, на губах — розовая пена.

Воображала тоже испугана, отодвигается к противоположной стене, втягивает голову в плечи, моргает. Кружка с грохотом летит на середину камеры, с таким же грохотом распахивается дверь. Двое в пятнистых комбинезонах грубо хватают врача, тащат к двери. Он начинает выть, выворачивается у них в руках, его волокут. От двери, извернувшись, он кричит Воображале:

— За что?! За что?! Что я тебе сделал?!..

На своих конвоиров он не смотрит, только на нее — с ужасом и отчаяньем, пока за ним не захлопывается дверь.

Все происходит так быстро, что по полу еще продолжает катиться брошенная кружка — очень громко в наступившей тишине…

Анаис идет по бункеру.

Она очень изящна и, как обычно, совершенно безвозрастна. Во всяком случае, выглядит никак не на свои пять-шесть лет. Черные колготки-сеточки, алые туфли на высоком каблуке, алая юбка, узкая и длинная, с разрезом и широким черным поясом. Черно-алая шляпа, вуалетка, перчатки. Все — подчеркнуто новенькое, броское, кукольное. По бункеру идет не ребенок, и даже не маленькая женщина — живая кукла, красивая, изящная, ненастоящая…

Ее не замечают.

Не замечают, но предупредительно расступаются и словно бы нечаянно открывают перед ней нужные двери.

В том числе — и тяжелую металлическую дверь в белую камеру, где стены усилены несколькими слоями бронестекла…

Воображала сидит у стены, свесив голову на грудь. То ли спит, то ли просто устала. Врач лежит лицом вниз на полу в полуметре от нее. Анаис аккуратно обходит его, останавливается рядом с Воображалой.

Воображала поднимает голову.

Некоторое время они молча смотрят друг на друга, Анаис — с легкой снисходительной улыбочкой, Воображала — с быстро меняющимся выражением, безучастным поначалу, потом раздраженным, озадаченным, и, наконец, радостно-удивленным.

Анаис чуть заметно дергает подбородком в сторону двери.

Проблеском — корабль. Шум моря. Белые паруса наливаются розовым, потом — алым. Секундная задержка камеры — на центральной мачте три флажка морского семафора. «Следую своим курсом».

Наложение изображений и шумов. Сквозь накатывающие волны видно, как Воображала встает, делает шаг вперед. На алом шелке парусов проступают аккуратные черные горошины, цвет парусины постепенно светлеет, вызолачивается до ярко-оранжевого. Плеск воды о деревянный борт, шум прибоя накатывает. Стихает.

Легкий стон. Шорох.

Воображала оборачивается, обрывая сдвоенность изображений и шум моря. Опускается на корточки. В ее руках — кружка-поилка.

Врач неподвижен, дышит ровно.

Воображала растерянно оглядывается, но Анаис в камере уже нет. В бронестекле мигают отблески разноцветных огоньков с пульта. Сначала они красно-оранжевые. Потом красные гаснут…

Мигают красно-оранжевые огоньки разложенной на полу новогодней гирлянды. В углу — большая пушистая елка, уже частично украшенная. У стола — Конти с ложки кормит Анаис — той года полтора. Черные ползунки в алый горох, кружевной слюнявчик, невозмутимое личико с очень яркими губами и черной обводкой вокруг узких глаз.