Клиффорд Саймак - Вы сотворили нас

Внезапно лошадь резко остановилась, и я лишь по счастливой случайности не перелетел через ее голову. Только что она беспечно шла рысью, как всем довольная, беззаботная лошадь, и остановка была неожиданной – со скольжением на прямых ногах. Уши ее повернулись вперед, ноздри раздувались, словно она почуяла что-то во тьме впереди.

Она в ужасе заржала, прыгнула вбок с тропы, развернулась на задних ногах и бешеным галопом помчалась в лес. Я усидел на ее спине только потому, что успел вовремя броситься ей на шею, вцепившись руками в гриву, и хорошо сделал, ибо сучья неизбежно раскроили бы мне череп, останься я по-прежнему прямо сидеть в седле.

Лошадиное чутье намного превосходило человеческие возможности, поскольку лишь в лесу я услышал донесшийся сзади мяукающий звук, окончившийся сочным шлепком, и уловил пришедший с порывом ветра запах падали; затем позади раздались треск и хруст – словно нас догоняло огромное, неуклюжее и ужасное тело.

Отчаянно цепляясь за лошадиную гриву, я украдкой оглянулся и краешком глаза заметил преследующую нас болезненно-зеленую тварь.

И вдруг, так быстро, что я не мог ни о чем заподозрить, пока это не произошло, лошадь подо мной растворилась. Она исчезла, словно никогда и не существовала, а я приземлился – поначалу на ноги, но потом опрокинулся и проехался на заду по лесной глине добрую дюжину футов, пока не перевалился через край откоса и не покатился по склону на дно. Я был потрясен и исцарапан, но все же смог подняться на ноги и посмотреть в ту сторону, откуда продиралось ко мне сквозь чащу зеленое чудовище.

Я точно знал, что произошло, предвидел это и был к этому готов, но ехать верхом казалось так привычно и удобно, и я как-то упустил из виду неизбежность окончания геттисбергского спектакля. Но вот он завершился – и все эти пока еще живые люди на склонах и вершинах холмов, разбросанные по полю мертвые тела, разбитые пушки и невыпущенные ядра, боевые знамена и все остальное, собранное для воспроизведения битвы, – все это просто исчезло. Пьеса кончилась, актеры и сама сцена Перестали существовать, а поскольку лошадь, на которой я ехал, была частью этой игры – она исчезла тоже.

Я был оставлен один в этой маленькой, наклонной долине, пролегавшей через лес, один на один с омерзительной зеленью, бушевавшей позади, – омерзительной на вид и распространяющей столь же омерзительный смрад, ужасный запах гнилостного разложения. Тварь мяукала теперь еще более злобно, и эти звуки перемежались хлюпаньем и жутким чириканьем, буквально раздиравшим мне внутренности. Сейчас, остановившись и обратившись к нему лицом, я понял, что оно представляет собою – существо, выдуманное Лавкрафтом [29], пожиратель мира, вышедший из мифов Ктулху, Древнейшее, для кого земля долго пребывала запретной, а теперь оно вернулось, мучимое отвратительным голодом вампира, который не только обдерет плоть с костей, но и заставит оцепенеть душу, жизнь и разум того, кого захватит в плен своим безымянным ужасом.

И ужас нахлынул на меня – волосы на затылке встали дыбом, судорожно извивался кишечник, тошнота подступала к горлу, и я чувствовал, что лишаюсь всего человеческого; но в то же время ощущал и гнев – именно этот гнев, я уверен, и сохранил мне рассудок. «Проклятый Арбитр, – подумал я, – грязный, маленький, коварный обманщик! Разумеется, он ненавидит меня – и имеет на это право, ибо я побил его, и не раз, а дважды, и еще я с презрением отвернулся от него и ушел, когда он сидел на колесе разбитой пушки и звал меня. Но правило есть правило, – говорил я себе, – и я играл по этим правилам – так, как сам Арбитр их понимал, – и теперь по праву должен находиться вне опасности.»

Зеленоватый свет стал ярче – смертоносная, болезненная зелень – но я все еще не мог определить форму преследующего меня существа. Кладбищенский запах усилился, забив мне горло и заполнив ноздри, я пытался не дышать, но безуспешно – из всего, что мне пришлось испытать, этот запах был, несомненно, самым ужасным.

Затем, совершенно неожиданно, я увидел эту тварь, приближавшуюся ко мне, пробираясь между деревьями, – неясно, ибо черные стволы рассекали силуэт на части. Но тем не менее глазам моим предстало достаточно, чтобы запомнить до конца дней. Возьмите чудовищную, раздувающуюся жабу, добавьте немного от плюющейся ящерицы и еще кое-что от змеи – и вы получите приблизительное, весьма отдаленное представление. Тварь была гораздо отвратительнее, настолько, что это не поддается описанию.