Юрген Торвальд - Кровь королей

Они поднялись на возвышенность, откуда дорога через лес вела в Вайльхайм. Там они нашли ефрейтора Понкратца, которого Гертрих отпустил домой 18 апреля. Потом они приехали в Димендорф и разыскали пехотинца Майера, отпущенного 20 апреля, у его родственников. Наконец, добрались до Вайльхайма, а оттуда отправились в Зеесхаупт. Там они нашли сразу трех выздоравливающих, приписанных к отделению Гертриха, которых он 16 апреля отослал по домам. С тех пор они дважды приезжали в Тутцинг на лечение…

– Вам этого достаточно? – спросил Гертрих. Пока они ездили, его возмущение росло от дома к дому…

– Восемьдесят раненых я еще не видел… – сказал капитан озлобленно.

– Я и не желаю их видеть… – возразил майор. – У меня нет времени, чтобы гоняться за вашими больными фантазиями. Мне хватило этих двадцати, чтобы установить, что ваши подозрения бессмысленны и злонамеренны.

Он избегал смотреть на капитана, который молчал и не выказывал никаких признаков раскаяния.

Майор повернулся к Тиссу и через переводчика сказал:

– Когда вы увидите принцессу, прошу вас, передайте ей, что я искренне прошу у нее прощения. Это не вернет принца к жизни, но, может быть, она поймет, что мы никогда не желаем смерти невиновным и что люди, которые руководствуются личной местью, – это еще не вся американская армия.

Когда они остановились перед лазаретом в Тутцинге, он добавил:

– Пожалуй, скажите принцессе, что я в ее распоряжении, если понадобится помощь..

10

Но принцесса Каликста не желала больше никакой помощи, и она даже не узнала о том, что эта помощь была ей предложена, потому что она больше не видела молодого врача, который по-прежнему оставался военнопленным и снова вернулся в лазарет.

Она хотела только одного: положить скончавшегося принца в гроб, чтобы он не был просто зарыт в землю. За это она два дня вела борьбу, которую запомнила на всю жизнь. Она ходила от столяра к столяру. Но каждый из них боялся нарушить американский приказ: ни один гроб нельзя делать для немцев. Наконец она оказалась перед дверью корабельщика Вальзера. Она умоляла его без слез, но в ее лице было столько горя, что Вальзер, немного поколебавшись, решился и к полудню привез примитивный гроб на виллу Трутц в закрытом автомобиле…

Принцесса раздела мертвого. Когда она стояла перед его обескровленным обнаженным телом, в дом впервые проникли мародеры. Это были освобожденные остарбайтеры – пленные из восточных стран, которых отправили в Германию для принудительных работ. Они не остановились и перед комнатой умершего и отпрянули только тогда, когда увидели труп. Принцесса схватила рубашку мужа и другую одежду, которую он носил во время бегства, и бросила ее мародерам.

– Берите что хотите, – жалобно сказала она, – но имейте хотя бы уважение перед покойником…

С тех пор как их привезли из Галиции на работу в Германию, они испытали столько нужды и болезней, видели столько смертей, что было бы странно ждать от них уважения перед мертвым. Они с презрением оттолкнули одежду ногами и захлопнули за собой дверь… Когда показалась привлеченная шумом камеристка, они уже исчезли, словно привидения.

Женщины положили принца в гроб. Он был таким узким, что локти рук, скрещенных на груди умершего, выступали за края гроба и не давали закрыть крышку. Принцесса испытывала физическую боль, когда смотрела на худые руки и думала о том, как будет давить деревянная крышка. Но она не хотела ломать руки и с силой заталкивать их в деревянный ящик…

В два часа дня запряженный лошадью катафалк прогромыхал по улице. Дверца катафалка не закрывалась. Они болталась и визжала. Этот визг был единственной музыкой, провожавшей принца в его последний путь. Улицы были пусты, когда принцесса и ее камеристка, сопровождаемые только супругами Трутц и госпожой фон Шварцкоппен, шли за катафалком к старому кладбищу.

Когда они внесли гроб в траурный зал, он оказался весь усыпан остатками дикого празднества, устроенного американскими солдатами, освобожденными из концлагерей заключенными и бездомными женщинами. Принцесса молча нашла метлу и очистила зал от бутылок, презервативов, женского белья и нечистот. Она и камеристка работали до тех пор, пока не приблизился комендантский час, заставлявший их возвращаться домой.

Принцесса колебалась. В отчаянии она думала: «Если «они» в эту ночь снова придут сюда, если «они» снова устроят оргию – что тогда будет с тобой, о Господи, что будет с мертвым в полуоткрытом гробу…» Она уже видела, как переворачивают гроб, глумятся над мертвым или выбрасывают его в темноту.