Маша Пушкина - Биполярники. Как живут и о чем мечтают люди с биполярным расстройством

Но когда я прихожу учиться на свой факультет, внезапно тоски и отравы внутри как не бывало. Еще бы, ведь там на каждом шагу люди, одним своим появлением рядом погружающие меня в состояние эйфории, восторженного полета, радости. Они заставляют ловить каждое свое слово, я мгновенно настраиваюсь на их волну, я смотрю на мир их глазами и как будто бы на время лишаюсь своих – бесчувственных и бесполезных, не видящих, а мешающих видеть. Особенное состояние влюбленности и праздника вызывают трое преподавателей. Один из них так волшебно читает Гумилева, Блока и Анненского, что я еще несколько часов потом дрожу, каждой клеточкой отзываясь на каждый звук. Второй говорит о литературе вещи, которые кажутся мне невероятно гениальными, поразительно верными, граничащими с откровением. Третий не делает ничего особенно, но читает лекции о русской литературе 18 века так артистично, так произносит имена, названия, так дышит, так двигается, так артикулирует и вскидывает голову, что ввергает меня в состояние радужного плывущего транса, и рядом с ним я совершенно теряю способность разговаривать.

При этом, сквозь это праздничное погружение в совершенно особый, отдельно от всего стоящий мир, каким мне кажется факультет, все равно где-то на самом дальнем плане все равно торчит и жалит какая-то противная гадость, напоминая: вот скоро ты выйдешь отсюда и все равно все будет по-моему. Так оно и есть. Как только я возвращаюсь в свою комнату с видом на крышу, боль, бесчувственность, омерзение выныривают из глубины, разгоняют праздничную шелуху и, усевшись с хозяйским видом прямо в самой середине меня, вновь напоминают мне, кто я такой: прокаженный, наказанный, лишенный чего-то, что есть у всех людей, но взамен пораженный какой-то болезнью, о которой говорить стыдно – никто не поймет, покрутят пальцем и виска и пошлют подальше. Почему-то именно постыдность этого состояния переживалось мной с особенной силой, я чувствовал себя бродягой, от которого воняет, и которого все сторонятся. Даже собаки лают мне вслед потому, что чувствуют, что я изгой и на меня можно и даже приветствуется скалить зубы, даже дети, отрываясь от игры, громко смеются только надо мной. Любопытно, что в то же самое время я был уверен, что эта бесчувственность и этот гвоздь под сердцем есть у всех, и, да, все тяжело больны, но притворяются, и вынуждены держать фасон, чтобы не опозориться – так заведено.

Мне 23 или 24. У меня редкий выходной. Я просыпаюсь в радостном и странном недоумении. Я протираю глаза и обнаруживаю, что жабы и гадюки уползли, хмарь рассеялась, гвоздя в чреве нет. Я испытываю радость рождения. Весь день в какой-то эйфории, несмотря на ноябрьский дождь и ветер, я гуляю по городу и все кажется таким легким, как будто небеса перестали давить, как будто тело утратило вес, как будто вот еще оттолкнешься и полетишь, стоит только перепрыгнуть через вон ту крышу и вон ту трубу. Я ложусь спать с этим чувством, вымотанный прогулкой, но это радостная здоровая усталость, а не изнурение болезнью, которая, увы, возвращается на следующий день вместе с колом в солнечном сплетении, вместе с ядом где-то в животе и во лбу, вместе с уверенностью в своей прокаженности. Таких дней за примерно 14 лет депрессии было – наперечет, каждый вспоминается, как будто ты сидишь подо льдом и считаешь оставшиеся глотки воздуха, а сверху яркое солнце, музыка, воздушные шары и яркие юбки девушек на коньках.

Мне чуть за 30 и у меня рождается ребенок. Я гляжу внутрь своего тела, как в воду, в которую пролилась ложка краски, и ее брызги растворяются, расплываются в разные стороны, тонут, исчезают. Примерно так и происходит с моей болью, которая как будто внезапно оказалось захвачена мощной центрифугой и ее клочья расшвыривает по углам по частям, а образовавшаяся рана быстро зарастает здоровой плотью. Это не метафора, все это я чувствовал физически. Где-то внутри неистово чесалось так, что хотелось засунуть руку через пищевод или трахею глубоко куда-то в себя. Это мучительно рождалось что-то новое и отваливалось старое, наверно, животные при линьке испытывают что-то подобное. Рождение ребенка привело в действие какие-то мощные силы, которые разбросали в стороны удобно обосновавшуюся внутри мертвую плоть и заменили ее живой.

Внутренняя мгла постепенно уходит, неохотно, иногда она оборачивается и возвращается. Большую часть дней я засыпаю и просыпаюсь с ощущением полета. Несмотря на почти 15 лет болезни, я по-прежнему не называю свое состояние болезнью и понятия не имею, что же со мной происходит. Я боюсь вглядываться в себя. Совсем недавно я вдруг решил сам с собой, что если я не выздоровею буквально через два-три года, то я просто тихо зачахну и умру сам собой, перестану существовать, потому что сил моих для этого не будет. Прошли эти самые два-три года и болезнь стала отступать. Если раньше на полгода тьмы приходились несколько дней светлой радостной легкой жизни, то теперь все поменялось местами – меня месяцами несет волна счастливой экзальтации, которая несколько раз в году оборачивается двумя-тремя (но никогда не больше) днями боли, тоски и бесчувственности. Я очень доверился этому и решил, что так теперь и будет.