Иван Неумывакин: Резервные возможности организма. Дыхание.Сознание. Мифы и реальность

Кстати, настоящая фамилия болгарского космонавта была Какалов. Конечно, ничего особенного в этой фамилии не было, как, например, в нашей фамилии Неумывакины, но на правительственном уровне кому-то она не понравилась, посчитали нужным изменить на благозвучную — Иванов. Согласовали этот вопрос с правительством Болгарии, и только потом Какалову сказали, что теперь он будет носить фамилию Иванов.

Все видели, что созданная мною совместно с инженерами аппаратура представляет интерес, в том числе и для земной медицины, поэтому помогали мне кто как мог. В один из дней я обратился к Е. А. Коваленко, который впоследствии стал одним из ведущих патофизиологов [2] Патологическая физиология — раздел медицины, изучающий физиологические нарушения при различных заболеваниях, патологических процессах и состояниях. дыхания страны, чтобы он меня поднял в барокамере на высоту 4–5 км, где я бы провел сравнительные исследования моей аппаратуры и существующих приборов.

Договорились, что я приду после работы, часов в 8 вечера. Это было 18 марта 1961 г. Я пришел в барокамеру, подняли меня на высоту — на лице кислородная маска, — и я начал работу, в ходе которой я и не заметил, как кислородная маска съехала с лица, и я потерял сознание и, ударившись затылком о металлическую стойку прибора, свалился на пол барокамеры. Коваленко в это время отвлекся на разговор с лаборанткой, а через некоторое время спрашивает, как дела, но не увидев меня в иллюминаторе и не услышав ответов на свои вопросы, быстро «спустил» меня на землю и, увидев меня лежащим на полу барокамеры в крови, сделал все, чтобы привести меня в порядок. Если бы об этом инциденте кто-либо узнал в Институте, — а эту работу мы делали контрабандой, ибо для официальных исследований в барокамере надо было иметь специальное разрешение, — то мы были бы немедленно уволены, и как после этого сложилась бы наша жизнь, одному Богу известно.

В медицине существует «закон парных случаев». Например, аппендикс может находиться не справа, а слева. Появляется человек, у которого сердце располагается не слева, а справа, что бывает в 1 случае из 100 000. Так вот, ровно в течение недели будет наблюдаться такой же случай, из-за чего врачи становятся более осторожными. Этот закон сработал через 5 дней после инцидента, произошедшего со мной в барокамере.

23 марта 1961 г. в той же барокамере на высоте 4–4,5 тыс. м (только в ней было 40 % кислорода) проводился эксперимент с одним из перспективных космонавтов В. Бондаренко. Во время наложения электродов он ваткой со спиртом обработал кожу и случайно бросил ее на работающую электроплиту, на которой разогревалась еда. Мгновенно в барокамере образовался клубок огня, в котором и сгорел Бондаренко. И спасти его было нельзя. Этот случай служил лучшим подтверждением тому, что независимо от обстоятельств атмосфера для человека в космическом корабле должна быть такой, какая она есть на Земле. Кстати, и американцы за это поплатились, потому что вначале на их космических кораблях атмосфера включала 40 % кислорода, в результате чего у них погибли несколько космонавтов, правда в наземных условиях, но не как у нас, находясь в барокамере, а непосредственно в кораблях. Так мы в то время жили и работали, забывая об усталости и полностью отдаваясь тому, что нам было поручено.

И в дальнейшем тема дыхания оставалась моей любимой во взаимосвязи с работой сердца, в чем мне помог разобраться академик В. В. Ларин и мои коллеги: д. м. н. Р. М. Баевский, разработчик баллистокардиографа для оценки работы полостей сердца и их взаимоотношений друг с другом, и X. X. Яруллин — создатель реографа, позволяющего производить оценку состояния сосудов, особенно головного мозга. Но судьба распорядилась иначе: мне было поручено в 1964 г. заниматься разработкой средств и методов оказания медицинской помощи космонавтам при полетах различной продолжительности.

Уже вскоре я понял, что на одних таблетках, которые входили в состав бортовых аптечек космонавтов, далеко не улетишь. В своей докладной записке академику А. В. Лебединскому, в то время директору Института медико-биологических проблем, учитывая перспективу освоения космического пространства, я доказал необходимость проведения комплексных работ, в которых должны принять участие все ведущие учреждения Минздрава и смежных организаций. И это нашло не только понимание, но и появился соответствующий приказ по Минздраву. Подключение к порученной мне работе именитых ученых Института хирургии им. А. В. Вишневского, Центрального института травматологии и ортопедии, многочисленных профильных специалистов: терапевтов, окулистов, ЛОР-специалистов, акушеров-гинекологов, инженеров — потребовало от меня разработки таких специальных требований к профильным задачам, отвечающим условиям космического полета, как портативность, надежность, эффективность, многоплановость и т. п. После разговоров со многими космонавтами я пришел к выводу, что наиболее опасными участками полета являются взлет и посадка космических кораблей, и именно эти участки в экстремальных ситуациях у меня ничем не прикрыты.