Иван Неумывакин: Резервные возможности организма. Дыхание.Сознание. Мифы и реальность

• анализ данных радиопереговоров и телевидения во время полета и после полета вместе с анализом данных бортжурналов, в которых космонавты проводили специальные тесты на выявление влияния невесомости на организм.

Находясь на этих аэродромах, я заинтересовался работой анемометра, с помощью которого синоптики определяют скорость ветра: нельзя ли этот принцип использовать для измерения показателей внешнего дыхания?

Опять мне помог случай: я познакомился с человеком, который разрабатывал физиологическую аппаратуру, уже используемую при полетах в космос собачек, — Рустамом Исмаиловичем Утямышевым, который в дальнейшем стал моим сподвижником во всех моих начинаниях, а в последующем и директором Всесоюзного НИИ хирургического инструментария и оборудования. С помощью Р. И. Утямышева и А. М. Шовкопляса был разработан портативный сухой спирометр, с помощью которого можно было измерять жизненную емкость легких практически в любых условиях: (его вес был всего 75 г) в горах, на море, на Северном и Южном полюсах. В дальнейшем стало проще создать спироанемометр, который позволял уже измерять величину как вдоха, так и выдоха и таким образом косвенно определять показатели обмена веществ. В результате была создана система «Резеда-2», которая позволила уже в условиях космического полета впервые в мире определить не только показатели внешнего дыхания, но и показатели газообмена и обмена веществ. Все эти материалы стали моей кандидатской диссертацией. Несмотря на то что эта работа выполнялась в свободное от работы время, моими учителями-руководителями в этом плане были такие выдающиеся ученые, как академик Б. Е. Вотчал и профессор Л. Л. Шик, которые хотели, чтобы я и в дальнейшем занимался вопросами дыхания применительно к условиям космической медицины.

Но я по своему характеру не был склонен заниматься каким-либо одним делом, и чем более разносторонней была работа, тем лучше я себя чувствовал, что и проявилось в дальнейшем, когда мне поручили заниматься проблемой оказания медицинской помощи космонавтам. В это время в Институте авиационной и космической медицины довольно широким фронтом шли исследовании, касающиеся вопросов, каким воздухом надо обеспечить газовую среду космических кораблей, обычную на Земле, в 30–40 % кислорода или с большим количеством углекислоты. Среди исследователей был В. А. Агаджанян. Закончив диссертацию, я пришел к нему и попросил, чтобы он посмотрел и, возможно, нашел бы какие-нибудь погрешности, тем более что в диссертации я уже давал конкретные рекомендации космонавтам, как снимать стрессы, нормализовать работоспособность. Несмотря на то что мы с Агаджаняном были не только коллеги, но и друзья, он отказался смотреть мою диссертацию, так как в ней содержались сведения, противоречащие тому, о чем он писал в своих отчетах: в частности, что роль углекислоты более существенна, чем кислорода, как окислителя, но превышать в атмосфере космического корабля концентрацию углекислоты больше, чем на Земле, нельзя. Именно углекислота лежит в основе нормализации окислительно-восстановительных процессов, происходящих в клетке. Именно соотношение между кислородом и углекислотой на уровне клетки должно быть в норме как 4–4,5:6–6,5, если оно меняется в сторону увеличения концентрации кислорода, наступает болезнь. В качестве рекомендации я привожу пример естественного механизма поддержания этого взаимоотношения на примере нашей речи или пения. При разговоре мы делаем короткий вдох в 0,5–1 с, а выдох в 3–5 с; при пении этот разрыв еще больше. Кстати, во всех своих последующих работах Агаджанян (а он на них даже стал академиком) никогда не акцентировал внимание на этом естественном механизме саморегуляции, данном нам Природой, тем более о перекиси водорода, продукте работы иммунной системы, сильнейшем антиоксиданте, без которой мы бы давно померли вообще, не сказал ни слова во всех работах.

Вспоминаю, как эта рекомендация спасла жизнь Н. Н. Рукавишникову, командиру «Союза-33», и члену экипажа болгарину Г. Иванову. В полете у корабля отказал двигатель, и его посадка становилась непредсказуемой. Ночью космонавтам дали отдохнуть, а утром с Земли никто ничего разумного предложить не мог. Как мне рассказывал Николай Николаевич во время пребывания в «Киргизском Взморье», что на Иссык-Куле, где космонавты ежегодно проходили тренировки, а я в это время проводил с ними занятия по средствам и методам оказания помощи в экстремальных условиях, в течение ночи Рукавишников, который считался одним из лучших «счетнорешающих устройств» в Звездном городке, вспомнил, как я говорил о задержке дыхания на выдохе и о том, что для снятия стресса надо, чтобы соотношение между вдохом и выдохом было как можно больше. Эти рекомендации он и использовал: через некоторое время самочувствие его улучшилось, в голове прояснилось, ушла сонливость, и было принято решение включить запасной двигатель, который использовался для гашения угловых скоростей. Так как корабль постоянно вращался, надо было выбрать именно такое положение корабля, когда импульс двигателя должен сработать задом наперед, то есть погасить скорость и отработать определенное время. Так оно и случилось, правда, приземлились они не в расчетной точке, но остались живы. Как потом говорили специалисты, это был один из миллионных вариантов, которые просчитать практически было невозможно. Такова профессия космонавтов, о которых мало пишут, но это их жизнь…