Многие годы и жить приходилось при больницах. Придя после работы в свою комнату, Александра Ивановна вынимала из шкафа пестрый домашний халатик и, подумав, вешала обратно. Ведь все равно с минуты на минуту ее наверняка позовут в больницу! Так, не считая часов, не сетуя, ни на кого не обижаясь, проводила она в палатах чуть не половину суток.
Впрочем, были в этой жизни и свои преимущества: сын, озорной и смешливый парнишка, рос под надзором всего больничного персонала. Только выйдет Александра Ивановна из операционной, а санитарка, поджав губы, докладывает:
— Юра мячом окно разбил…
Юре оставалось только удивляться: откуда мама так быстро все узнает? И — хочешь не хочешь, — вести себя не столь бурно.
Сейчас Юра — инженер. Всей семьей, во главе с отцом, тоже инженером, Чеботаревы построили дом, засадили смородиной и вишнями маленький участок. Но новое жилье почти всегда пустует: отец и сын на работе в Москве, дочь — на заводе, сама Александра Ивановна — то у себя в больнице, то уехала по срочному вызову в Плющево, Кузьминки, Люберцы.
С тех пор, как Чеботарева впервые встала за операционный стол, прошло более 20 лет. И почти каждый день она оперировала. Сколько же чужих горестей и тревог врывалось в ее судьбу, заглушая подчас собственные тревоги и горести!
В годы войны случилось так, что, кроме Чеботаревой, тогда еще начинающего специалиста, не было ни одного хирурга во всем Люберецком районе. Ее учителя и старшие товарищи один за другим ушли на фронт. Не с кем было посоветоваться, не у кого просить помощи.
Впоследствии Александре Ивановне посчастливилось поработать под руководством одного из крупнейших советских хирургов — С. С. Юдина. Но это было много позже. А пока единственным советчиком оставались книги, единственным критиком— собственная совесть.
Может быть, именно в трудную военную пору, когда так страстно иногда мучительно напрягала она все свои духовные и физические силы, пришло к ней мастерство. Пальцы Александры Ивановны обладают изощренной чуткостью, тонким и точным чувством осязания. Обследуя больного, она улавливает под своей ладонью едва наметившуюся бугристость, утолщение, изменение органа, тончайшие отличия в напряжении кожи — десятки тех скрытых от глаз, тайных улик болезни, распознать которые дано лишь очень опытному специалисту.
Диагноз, который ставит Чеботарева, ее коллеги и сами больные считают бесспорным, окончательным. И хотя совсем близко Москва, побывав в Красковской больнице, никто уже не добивается столичных светил, чтобы проверить, уточнить, дополнить советы Чеботаревой. Как она решила, так тому и быть. Ведь доказательств ее проницательности и «легкой руки» — хоть отбавляй. Сколько уж лет прошло, как она сказала Петрову:
— Не буду скрывать, дело серьезное. Опухоль желудка, ее необходимо удалить.
— Опухоль — значит рак. Зачем же мучиться? Одни конец… Петров попытался усмехнуться, но губу передернуло нервной судорогой, руки задрожали.
— Может быть, и рак. Но даю слово, — если не промедлим, сделаем операцию, — будешь жив и здоров.
Петров послушался. И вот уже который раз собирает урожай со своего огорода, радуется новым веснам. При очередных профилактических осмотрах Александра Ивановна не находит у него никаких признаков нездоровья. То же было и с Лушниковым, и с Комаровым.
Нелегко и непросто брать на себя бремя ответственности за чужую жизнь. Особенно, если это жизнь ребенка.
Что было делать с семимесячным малышом, которого педиатры направили в хирургическое отделение, заподозрив инвагинацию — один из видов кишечной непроходимости? Рвота и плач, — видимо, боли в животе. И то, и другое с успехом могло свидетельствовать о диспепсии, тем более что болезнь началась после того, как ребенка покормили несвежим кефиром.
Почти весь маленький, горячий животик мальчика уместился под ладонью Александры Ивановны. Она закрыла глаза, чтобы лучше сосредоточиться…
Все было хорошо — и именно это было плохо. Никаких симптомов «острого живота», разве чуть-чуть меньшая податливость справа. Бариевая клизма и последовавшая за ней рентгеноскопия тоже не дали отчетливых результатов.
Если это диспепсия, — вскрытие брюшной полости ослабит ребенка и может резко ухудшить течение и исход болезни. Если непроходимость, — отказ от операции наверняка будет стоить ему жизни.
Вновь и вновь сопоставляла Чеботарева тончайшие симптомы обеих болезней, продумывала возможные их варианты, снова пальцы ее бережно и мягко скользили по животу ребенка— слева и справа, слева и справа. Потом она села в стороне, поглядывая на часы.
Читать дальше
