Сергей Бубновский: Жизнь после травмы, или Код здоровья

Мое обследование было для Андрея непростым и достаточно болезненным испытанием. Но я всегда сочетаю подобные действия с локальной криотерапией, то есть использую компрессы со льдом, снимающие болезненность пальпируемых тканей. Следовательно, такие действия не являются травмирующими. Андрей – крепкий парень. Под 100 кг. Он терпел и дышал так, как я ему объяснял. Это специальное обезболивающее дыхание, о котором я расскажу чуть позже. Детальная диагностика миофасциального аппарата (диагностика всех мышц, связок сухожилий и фасций), а затем тестирование на специальном лечебном тренажере (МТБ-1-4) показали: шанс восстановить полноценное кровообращение и иннервацию в ногах есть.

Команда нашего Центра работала с Андреем 6 месяцев. И, наконец, наступил день, когда он стал самостоятельно вставать у тренажера; глаза его повеселели. Как-то я увидел его сидящим за тренажером и выполняющим силовое упражнение руками. Тренажер, естественно, стоял перед зеркалом, Андрей смотрел на себя, качающего грудные мышцы, и бормотал себе под нос: «Надо же! Ведь был нормальным мужиком! Полетать, видишь ли, захотелось…»

Я люблю самоиронию у больных – значит, не все потеряно. За время болезни от Андрея ушла жена, а «друзья» присвоили его бизнес. Но он смог подняться, пойти и… войти в новую для себя жизнь. Сейчас у него новая семья, другой бизнес – даже более успешный. Андрей сказал мне как-то: «Я стал философом, Сергей Михайлович. Может, все, что произошло со мной, было к лучшему. И в той жизни, с теми людьми, я вообще пропал бы, как вы думаете?»

Я молча кивнул в ответ. И у него вторая жизнь. Я это уже пережил. Глядя на этого, сейчас уже здорового, веселого громилу, легко поднимающегося по лестнице через ступеньку, я сформулировал одно из основных правил выздоровления: «Мышцы – это инструмент души и оружие духа. Их болезни нельзя увидеть на пленке, но когда заставляешь их работать, укрепляется дух человека и возвращается вера в себя».

Когда я так начал думать? Ведь было время, когда мне и в голову не приходило, что я смогу кого-то вылечить. А когда начал лечить, то сразу, именно сразу стал добиваться тех результатов, о которых другие только мечтают. И что самое интересное – с первых дней своей медицинской практики я ни секунды не сомневался, что делаю что-то неправильно. Эта уверенность проявилась только после того, как я сумел «выкарабкаться» из ямы своей болезни, в которую попал по глупости – из-за отсутствия ориентиров в жизни. Судьба достаточно жестоко направляла меня, пока я не начал соображать – зачем и для чего жить. После очередной моей глупости она, казалось, просто раздавила меня. Но последующие 27 лет жизни на костылях сформировали меня заново. Появились ориентиры, смысл жизни и нескончаемые дела.

Мой путь в медицину начался не с момента поступления в институт, как это происходит у большинства медиков. Все «немного» сложнее. Этот путь начался с противоположной от белых халатов стороны – с больничной койки.

«Сережа, Сереженька! Не умирай, прошу тебя!» Федор – водитель моей машины, размазывал красные слезы по своему лицу и пытался вернуть в мое тело жизнь, стремительно его покидавшую. Кровью, хлеставшей из меня, залило всю кабину, раз битое (видимо, моей головой) лобовое стекло и лицо Федора. Я догадался, почему у него слезы красные…

Буквально месяц назад он пришел в мой экипаж, заменив опытного водителя Гену, за которым я чувствовал себя как за каменной стеной. Не знаю почему, но я сказал, глядя на стоящего передо мной щуплого неказистого паренька: «Чувствую, разобьешь ты меня, Федя…» Я всегда, по возможности, старался скрывать свое умение предвидеть будущие события или хотя бы не произносить вслух свои мысли, касающиеся будущего.

Слова материальны. К бабке ходить не надо. Это, по всей видимости, передалось мне от матери, которая всегда, как я говорил, «каркала», предвосхищая какие-либо, как правило, трагические события.

«Я чувствую, что ты сломаешь ногу», – ни с того ни с сего сказала она, когда я пошел, причем с ее же «благословения», учиться на преподавателя физкультуры.

«Чувствую я, что ты вернешься из армии инвалидом», – «каркнула» она, провожая меня в армию. Может, она научилась предвещать только события моей жизни, так как я с самого глубокого детства был травмоопасен для самого себя. Я падал с крыши, но умудрился сесть на последнюю перекладину лестницы, как на коня. В результате около месяца не мог нормально есть и дышать. В пятом классе упал с высокого забора головой прямо на дорогу (держался при этом за сук впереди стоящего дерева, по которому переползали мои друзья, а подо мной он, естественно, сломался). То, что не сломал шею – счастье, но головные боли и укачивание в автобусе остались надолго. Где-то классе в 8-м я провалился в колодец (был открыт люк), тонул в весенних водах, катаясь на льдинах, получал спортивные травмы. Несмотря на то что моя мать была фармацевтом, когда мы, ее дети, болели, она использовала народные методы лечения, из которых запомнился почему-то компресс из своей собственной урины на место ушиба.