Аркадий Эйзлер - Болезнь Альцгеймера - диагностика, лечение, уход

Что это? Дефицит сострадания и жалости, участия и помощи, милосердия и отзывчивости?

А может, все это есть, но в малом количестве?

А может быть, всего этого достаточно, но ухаживающий боится сам превратиться в жертву?

Мы знаем, что грань между самопожертвованием и интенсивной помощью очень тонкая и все время колеблется. Может быть, кто-то боится взять на себя ответственность? Или это просто боязнь сделать ошибку и причинить дополнительные страдания, что в случае с больными БА может иметь фатальный исход?

Данные, опубликованные в конце июня 2004 года в венской газете «Die Presse», показывают, что вследствие ошибок медиков и персонала по уходу, которых можно было избежать, в госпиталях и больницах США умирает в год примерно 98 тыс. человек.

Известно также и то, что медицинские работники часто оказываются в ситуациях, по степени сложности и мере ответственности сравнимых разве что с работой пилотов. Малейшая их неточность ведет к катастрофе. Поэтому и те и другие проводят тренировки на специально смоделированных ситуациях, близких к аварийным, с целью обучения способам своевременного устранения ведущих к ним причин.

Статистика показывает их оправданность. Например, наблюдались экстремальные ситуации в I 3 тыс. случаев рождения детей. При участии тренированного персонала доля тяжелых осложнений уменьшалась на две трети. При этом значительно улучшились взаимоотношения медицинского персонала и пациентов.

Профессионализм помогает поднять уровень ухода и обслуживания в сфере стандартной медицины. Только если этот профессионализм «с умом и сердцем не в ладу», а именно так часто случается в табуизированным до последнего времени уходе за психически нездоровыми людьми, то ситуация становится угнетающей для обеих сторон и приводит к полным ужаса катастрофам и драмам.

Я совсем не хотел сказать, что случай с 61-летним пациентом Германом Марешем, который был забыт персоналом на террасе больничного корпуса клиники Лайнц в городе Вене, — это преднамеренное действие. Совокупностью предшествующих обстоятельств он был запрограммирован. В частности, бездеятельностью и малочисленностью персонала, который в течение более чем 60 дней не мог обыскать все углы здания.

Конечно, иллюзорно полагать, что наши социальные структуры когда-нибудь заполнятся молодыми людьми, пришедшими по призванию и зову сердца, которые на уровне морали и этики выше усредненного будут достойно ухаживать за уходящим поколением стариков и немощных больных.

Применяемое здесь определение социальной компоненты как «выше усредненной» как раз и означает приближение к понятию «любви к ближнему», уход за ним по призванию.

Что же это за явление такое, «любовь к ближнему», доходящее до барьера самопожертвования: страсть, мания, жажда, болезнь?

Обратимся, опять же, к жизни животных. И здесь нам на помощь приходят наблюдения и рассуждения Юргена Лангенбаха, относящиеся к психобиологии: если мышонка забрать от матери, то он начинает жалобно пищать, что совсем не удивительно, ибо он слеп, глух и голоден, ему не хватает знакомого запаха, которому он доверяет. Но если у него отобрать только один ген, на котором расположен рецептор, ответственный за прием воспроизводимых мозгом опиоидов, он становится спокойным. Отсутствие матери теперь не вызывает в нем никаких чувств, разлука не довлеет над ним.

Мы уже вели речь о важности опиоидов, которые действуют подобно морфию, заглушая физическую боль, меняя поведение, вызывая эйфорию и облегчение, о чем свидетельствуют многие пережившие кому, как говорится, смотревшие в глаза смерти.

Здесь проявляется сходство с наркотическим воздействием, которое весьма опасно. Но в случае, когда организм производит их сам, он их быстро разрушает. Действие опиоидов для подавления физической боли известно давно, точно так же как и для подавления психических страданий. В отношении последних до недавнего времени не было однозначных данных. Поэтому группа французско-итальянских ученых провела опыты на мышах, которым выключали рецептор с геном, ответственным за прием опиоидов. Их мозг продолжал производство опиоидов, но они не находили возможности быть куда-либо принятыми и оставались без соответствующего взаимодействия. Обычного эффекта не последовало.

Экспериментальные мыши вели себя так же, как и другие мыши, их чувственный аппарат работал нормально: они испытывали страх от холода, шорохов и звуков, от незнакомых запахов, особенно запаха самцов. Но только на очень важный раздражитель — запах матери, точнее, запах ее меха, — они реагировали иначе, чем другие. Они вообще его не чувствовали.