Только эту вещь я ощущал в концлагерях. Кроме этого я не вижу других моментов милости. Может быть, кроме одного (уверен, что это было сделано намеренно)... Как-то во время бомбардировки нас впихнули в тоннель. Там было несколько гражданских, и кто-то из них оставил для нас сверток с маргарином или чем-то подобным. И я знал, что это было сделано умышленно. В ту минуту я подумал: "Хорошо... да, это хоть что-то."
Вот и все.
А так и не было никакой другой милости.
Товарницки: И, конечно, лишь значительно позднее Вы смогли понять
значение той силы!
Тогда я начал соприкасаться с некоторым способом дыхания.
Я имею в виду, что когда я был ребенком, то мог чувствовать те необъятные и светлые вещи, и тогда мне дышалось легко. Но теперь я почувствовал это как силу. Теперь это больше походило на силу. Оно выражалось как сила, и мне потребовалось долгое время, чтобы понять, что это было.
И впоследствии Вами завладевает одна и та же мысль -- только одна мысль: может ли то, что приходило однажды, быть ВСЕ ВРЕМЯ.
Вашей единственной мыслью становится найти тайну механизма той минуты, когда внезапно она становилась такой абсолютной и непобедимой. Вы хотите понять это -- не просто понять; вы должны СОПРИКОСНУТЬСЯ с эти снова.
Первая поездка в Индию: взгляд Шри Ауробиндо
Товарницки: Вы вышли из лагеря. И вопрос все еще оставался?
Ну, не знаю. Период после лагерей был для меня, возможно, еще ужаснее, чем сам лагерный период.
Я прожил несколько очень трудных лет, гадая, выживу или нет. Потому что, видите ли, в ту минуту, в те минуты -- или недели и месяцы, не знаю -- когда я чувствовал, что сила, ПОДДЕРЖИВАЮЩАЯ меня, оставила меня, когда я вышел из лагерей. Когда я вышел, она ушла. Я снова оказался в повседневной жизни, но был полностью опустошен. Поэтому как вам теперь подняться?
Долгое, долгое время у меня были приступы отвращения, разрушительные побуждения.
Товарницки: Отвращения?
Хуже, чем отвращение; как разбитая жизнь. Что искать в ней? Что Запад мог мне предложить?
Я завербовался в "Ecole Coloniale", потому что полагал, что приключение можно найти в колониях, в первую очередь из-за того, что они так далеки. Но там я имел дело со школьными программами и учениками... Это как если бы я прилетел с другой планеты и высадился среди всех этих людей, которые казались столь уверенными в своей жизни... для кого жизнь была такой естественной! Но для меня ничто больше не было естественным.
Помню, что однажды что-то глубоко меня поразило.
Это случилось тогда, когда меня в первый раз везли в полицейском фургоне из тюрьмы во Фрезне [Fresnes] в rue des Saussaies (*), где нас допрашивали. Полицейский фургон ехал по определенному маршруту. Он проходил очень близко от того места, где я обычно жил, в Латинском Квартале. Вниз по улице... затем Бульвар Распай... как раз там. Внезапно, находясь в движущемся фургоне, я увидел через решетку ту улицу -- ту самую улицу, где я обычно гулял. Я увидел домохозяек, спешащих к булочнику со своими корзинками, и внезапно все это показалось мне таким СТРАШНЫМ, вы знаете, то, место, где я жил... те женщины, идущие со своими корзинками за хлебом... Все это казалось... ничто больше не имело реальности! Это было страшно.
Я не могу объяснить. ________________________________________________________________________
(*) Штаб-квартира гестапо в оккупированном Париже.
Это один из наиболее сильных моментов в моей жизни.
Было так, как если бы реальность мира, каким я его знал, была бы разрушена.
Товарницки: Вещи утратили для Вас свою реальность?
Это было... это было на стороне мертвых! Не знаю... на другой стороне.
Я был на другой стороне.
С той минуты жизнь не могла больше быть естественной, что люди понимают под "естественным". Уже нельзя было просто так идти с корзинкой за хлебом.
Я был именно в этом состоянии, когда вышел из концлагерей. Я был поистине на другой планете, и это было... невыносимо.
Товарницки: Вы завербовались в "Ecole Coloniale"?
Да.
Товарницки: В каком городе?
В Париже.
Товарницки: В Париже?
Я все еще находился в том противоречии: я был полу-бретонцем, полу-парижанином. Другими словами, одной ногой я был в открытом море, а другой -- в тюрьме. Точно так!
Но и здесь милость постучалась в мою дверь.
У меня был кузен, которого только что назначили губернатором Пондишери, во французской Индии, и он предложил мне: "Не хочешь поехать со мною в Индию?". Это было мое спасение, потому что я действительно не знал, что бы я делал в Париже. Это было мое спасение. Он взял меня с собой... И я увидел Шри Ауробиндо.
Читать дальше