Майкл Айлвин - Жизнь без границ. История чемпионки мира по триатлону в формате Ironman

Я отправлялась на Кону в хорошей форме. В августе выиграла Timberman 70.3, установив новый рекорд трассы. Но все же что-то шло не так. За три недели до Коны я начала чувствовать усталость на велосипеде. На тренировках ты постоянно балансируешь на линии между хорошим тренировочным эффектом и усталостью. Поэтому я решила, что всего лишь перешла эту линию, и отменила несколько тренировок. Хоть это и не сильно меня волновало, но, когда я вылетела на Гавайи за десять дней до гонки, я все еще чувствовала себя не так, как обычно. Сложно точно сказать, что было не так, я просто чувствовала себя немного уставшей.

Во время предстартовой недели медлительность на велосипеде продолжалась, и в дополнение к этому я начала перегреваться на беговых тренировках и сильно потеть ночью. Я могла проснуться утром и просто выжимать простыни. Для большинства людей это ничего не значит – это все-таки были Гавайи, где обычно плюс 32 градуса в тени. Обычно я хорошо адаптируюсь к жаре. Так что подобная реакция была для меня ненормальной. Я пыталась сфокусироваться на позитиве, выкинуть все мысли о болезни из головы. Мне часто нездоровилось во время подготовки к гонкам, но я перешагивала через это, убеждая себя, что все будет хорошо.

Далее, за день до старта я отправилась на свой обычный двухкилометровый заплыв и последующее часовое вкручивание на велосипеде. Когда я вернулась назад после езды, у меня болело горло. Что-то было определенно не так. В тот день «команда Веллингтон» делала обычный барбекю, так что я вышла их поприветствовать. Насколько это возможно, я пыталась вести себя как обычно, но в какой-то момент сказала маме, что чувствую себя не очень хорошо. Позже, в тот же вечер, я пошла ставить свой велосипед в транзитную зону и увидела Аскера. По его взгляду я поняла, что мое состояние ухудшается. Лицо было ярко-красным.

Все еще пытаясь игнорировать все симптомы, я вышла на свою обычную легкую 30-минутную пробежку. Когда вернулась, обливалась потом и не могла открыть рот. Теперь я была уже озабочена, но продолжала делать все свои предстартовые шаги – паста с тунцом на ужин и отход ко сну в 8 вечера. Когда же я проснулась от будильника в 3:45 утра, вся покрытая потом, мое горло было отекшим, голова трещала так, будто по ней кто-то молотил – в тот момент я уже знала, что не выйду на гонку.

Несмотря ни на что, я позавтракала как обычно перед гонкой, а потом позвонила Тому и Бену. Они сразу заподозрили что-то неладное: я обычно не звоню им в утро гонки. Хотя я и спросила их совета, но в душе уже приняла решение. Когда я позвонила Дэйву, то сказала ему, что если бы я так же себя чувствовала в обычный день, то отказалась бы от тренировок.

«Тогда ты уже знаешь ответ на свой вопрос, – ответил он. – Ты бы очень сильно проплыла, потом отлично проехала бы первую половину велосипедного этапа, а потом твое тело отказало бы тебе». Он был прав. Мы же говорили не о стометровом рывке. Это даже не Ironman в Роте, а зверская гонка. Жара, влажность и ветер в Коне безжалостны и делают ее одной из самых жестких гонок в нашем спорте. Не бывает дармового чемпионата мира. Повреждения, которые ты нанесешь своему телу при 100 %-ной готовности к старту, уже сами по себе весьма велики, но даже страшно подумать о тех повреждениях, которые ты нанесешь при готовности в 50 %. В 5 утра с тяжелым сердцем я попросила Бена объявить о моем отказе от старта. Это было самое трудное решение, которое я когда-либо принимала.

Худший момент был еще и в том, что я не была при смерти. Но могла ли дойти до финиша? На моем запястье написано: «Никогда не сдавайся». Я могла бы, в конце концов, оказаться у финишной линии. Но какой ценой? Можно было бы выложиться настолько, что потребовались бы месяцы для восстановления. Я должна думать на перспективу. Я не хотела идти на такой серьезный риск ради одной гонки, пусть даже эта гонка – чемпионат мира. Это могло быть весьма опасно. Может быть, это политически некорректно, но были и другие соображения. Я оставалась непобежденной, и это мог быть мой десятый Ironman. Я действительно переживала, что наступит день, когда я впервые проиграю, но даже если это и произойдет, я хочу в этот день быть в своей лучшей форме, чтобы бороться до самого конца. Я никогда не шла на гонку, рассчитывая ее выиграть, но я всегда выходила на нее с желанием бороться. Но в тот день я не могла бороться. Я не могла показать все, на что способна.

Кэт на той неделе также была больна, но в субботу чувствовала себя лучше и решила выйти на гонку. После первой половины дистанции она отказалась от дальнейшего участия и потом винила себя за это. Нужно ли было стартовать вообще? Кэт не принесла своему телу никакой пользы, и, когда сдалась, она подвергла свой разум неизбежной критике. Но в подобной ситуации нет никакого способа «отключить» его. Она осуждала бы себя и за то, что решилась выйти на старт, и за то, если бы, как я, отказалась от гонки. Деде Грисбур вышла на гонку, будучи в нормальной спортивной форме, и финишировала, но хуже своих ожиданий. И что она сделала? Стала обвинять себя в этом. В общем, мы все втроем испытывали отчаяние на следующий день после гонки. Мы избрали три разных пути, но оказались в одинаковом положении.