Михаил Лившиц: Большая шляпа средних размеров

— А почему бы и нет! — он снова тепло взглянул на Закира, слегка хлопнул его по плечу. — За мной «марш», — скомандовал Сомов и уверенной походкой направился к выходу из столовой.

Закир, на ходу застегивая гимнастерку и поправляя ремень, последовал за командиром.

Когда хоккей с шайбой достиг в нашей стране невиданной популярности, к известному хоккейному тренеру, руководившему столичным армейским клубом, практически регулярно выигрывавшим чемпионат Союза, Анатолию Владимировичу Остапову, подошел один из тренеров, отвечающих за поиск молодых талантов и комплектование команды. Анатолий Владимирович, кинув беглый взгляд на тренера, похожего в этот момент на собаку, взявшую след, понял, что у того что-то есть, но, не подавая виду, равнодушным тоном спросил:

— Ну что там у тебя, чего нарыл?

— Вы себе не представляете, в Хабаровском СКА объявился такой самородок! Об игре, тактике и прочем не имеет никакого представления, но скорость… Вообще катается, как черт, пас партнеру отдаст только тогда, когда чувствует, что его сбили с ног! Обводка какая-то нестандартная, как будто бы им самим выдуманная, а главное — забивает, сколько хочет! Хабаровск лидирует в своей группе с отрывом в пять очков!

— Так Хабаровск же мяч гоняет, насколько я помню, а у нас шайба! — с трудом выдерживая безразличный тон, сказал Остапов.

— Помилуйте, Анатолий Владимирович! А вы сами-то сами с чего начинали, разве не с мячика? Или забыли, как шайбу оторвать от льда не умели, — чувствуя, что Остапов «заглотнул» наживку, на глазах наглел тренер-селекционер.

— Ладно, камень уговоришь, — как бы нехотя согласился Остапов. — Привези этого самородка в Москву, пусть Толик Фирсов поучится у него нестандартной обводке.

— Так он не хочет, товарищ полковник! — вдруг переходя на воинское обращение к Остапову, который форму надевал, только когда его вызывало высшее армейское руководство, продолжал тренер. — Я с ним уже и так и сяк говорил, рисовал ему небо в алмазах!

— В каких алмазах! — вдруг загрохотал Анатолий Владимирович. — Он что, вольноопределяющийся?

— Никак нет, сержант-срочник.

— Так что же ты тут дурочку разыгрываешь, мне что, опять к министру обороны идти, чтобы вшивого сержанта в Москву перевести?

Через семь дней после этого разговора Закир Ма-матханов вылез из общего вагона на Курском вокзале и впервые ступил на московскую землю.

Между прочим, в общем вагоне он ехал в первый и, как показала жизнь, в последний раз. В руках у него был небольшой фанерный чемоданчик, которым пользовались в свое время все «лейтенанты» знаменитого ЦДКА, а под мышкой — некий завернутый в тряпку предмет, который все его попутчики по вагону уверенно принимали либо за тяпку, либо за какой-то другой огородный инвентарь. На самом деле это была клюшка для русского хоккея, то есть хоккея с мячом…

Выйдя из столовой в сопровождении Закира, майор Сомов уверенной походкой двинулся к зданию медсанчасти — несмотря на поздний час, а дело шло уже к отбою, он не сомневался, что фельдшер, оформленный, как и положено, врачом, будет на месте, — замполит знал свое дело и свои кадры. Фельдшер, в звании прапорщика, был заметной фигурой в части.

Во-первых, он, как это ни странно, любил своих пациентов — и настоящих больных, и явных симулянтов, которых вычислял мгновенно, но обычно не подавал вида, внимательно выслушивал и давал незначительные послабления — освобождение от нарядов на день-два и т. д. Все это знали, кто-то этим пользовался, но его любили и прощали маленькие слабости, которых было и не так уж много.

Фельдшер был холост, поэтому по окончании рабочего дня никуда не торопился и принимался за свое любимое дело: у него это называлось «подводить баланс». Весь день он вел строгий учет посещений, поэтому обычно подведение баланса выглядело следующим образом: если за день проходило от десяти до двадцати пациентов, то, учитывая, что протирка инструмента для индивидуального осмотра пациента — по десять граммов спирта на каждого, — на круг выходило от ста до двухсот граммов спирта; приготовление микстур — до тридцати граммов спирта и т. д. Подбив общий итог — например, двести тридцать граммов спирта, прапорщик, будучи человеком совестливым, вычитал из этой суммы граммов тридцать-пятьдесят, а получившийся при таком балансе остаток надо было, как он выражался, «сактировать», чтобы результат любой проверки не застал его врасплох.

Чтобы махнуть одному каждый вечер двести граммов спирта, надо было иметь лошадиное здоровье, к тому же прапор не был алкоголиком — просто жизнь так складывалась. Зная это, к нему любили по вечерам захаживать командиры всех мастей и званий — единственное условие, которое было известно всем сюда входящим: обязательно принести с собой «элемент» закуски.