Александр Соскин: Лев Яшин. Блеск сквозь слезы

Из учеников совсем скоро вымахал до слесаря третьего разряда. Гордился знаете чем? Полной рабочей карточкой, по которой – кто не знает – покупались продукты питания (норма снабжения рабочих была больше, чем у служащих и инженеров). Считал: раз получил ее, значит, стал настоящим рабочим. Подрос братишка, и мать тоже пошла на завод. Радовался: сразу две рабочие карточки – подспорье в скудном рационе семьи!

Тогда же был открыт счет бесчисленным публикациям о Яшине. Правда, не о нем персонально, а о всей семье поместила заметку заводская многотиражка под заголовком «Рабочая династия», но Лева был тоже упомянут. Отца, впрочем, заметка немало смутила:

– Чего шумят? Живем как все.

Реакцию отца на публичную похвалу Лев запомнил навсегда. Когда публикации о вратаре Яшине еще струились ручейком, почти теми же словами спрашивал себя и ближайшее окружение:

– Чего шумят? Делаю дело, как могу, только и всего.

Когда же ручеек превратился в неостановимый поток, махнул рукой, хотя продолжал рассуждать точно так же.

Какие бы почести потом ни доставались, так и не мог забыть, как военной зимой 1943 года лютый холод вынуждал рабочих раскладывать между станками костры. К вечеру Лева сваливался от усталости и засыпал прямо под верстаком в коробке из-под инструментов. Боясь, что мальчишка заснет во время работы и попадет в станок, обучавший его пожилой рабочий совал ему самокрутку со злющей махрой. Он и закурил на всю жизнь. Человек сильной воли, тем не менее бросить не смог, смолил украдкой, а потом уж почти не таясь, даже на сборах и после матчей.

Возможно, Яшин не сумел забросить дурную привычку и потому, что любимому футболу, как ни странно, она не стала поперек дороги. Как-то один из авторитетов тренерского клана, предводитель «Динамо» Якушин, недаром званный хитрым Михеем, перебрав без всякой пользы разные меры воздействия на ученика, решил ужалить злостного курильщика, казалось, неотразимым доводом: «Завязывай, ты уже и реакцию потерял». Стали Яшина проверять на стенде, а реакция-то прежняя, намного превосходящая сноровку некурящих вратарей. Безостановочное курение на протяжении десятилетий в чудовищной связке с физическими и нервными перегрузками привело в итоге к сужению артерий нижних конечностей, спровоцировало другие нараставшие болезни. «Зло наказано», – горько усмехался Яшин, когда остался без ноги: на излете жизни был склонен к черному юмору.

А на излете войны, в начале 1944 года, завод снова отправился в Москву, и семейство Яшиных, естественно, – вместе с ним. Со своим жалким скарбом въехали они в свой двор на Миллионной, обнимались и целовались с многочисленной родней. Но вместо двора, куда вел всего один прыжок из окна квартиры, пришлось теперь каждый день совершать более длинное путешествие – через всю Москву из Сокольников в Тушино, где в пустовавших три года цехах заработал ставший своим теперь и для него завод.

Вскоре после Победы 16-летний Лев Яшин был удостоен своей первой награды, которую считал самой дорогой, – медали «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941–1945 годов». Тогда впервые сидел в президиуме собрания, где вручали медаль. Шел на сцену бочком, чуть ссутулившись, отводя глаза от стеснения перед залом. Когда поднялся получать награду, покраснел от объявления в микрофон: «Медаль вручается одному из лучших слесарей завода». А из зала кто-то крикнул: «И футболисту!» Ему показалось, аплодисменты стали сильнее. Сколько потом придется сидеть в президиумах, получать орденов, спортивных наград. И уже не под аплодисменты – под бурю оваций, когда весь зал, а то и целый стадион вставал как один человек. Не ритуально, как приветствовали вождей, а искренне, в едином порыве симпатий, уважения, почтения, позже – еще и сострадания, сопереживания мужеству спортсмена, которого постигла беда.

Первая награда мало что меняла в привычной каждодневности. Освоив еще в эвакуации слесарное дело, научился и другим рабочим профессиям, мог теперь дать фору и строгальщикам, и шлифовальщикам, параллельно учился в вечерней школе, или, как тогда принято было называть, школе рабочей молодежи. Но только молодая жизнь потекла как по маслу (работа, учеба, футбол с хоккеем, девочки, танцы), произошел срыв, подобный тем, что многих посещает в переходном возрасте. Впрочем, только казалось, что как по маслу.

Восстановление страны требовало от людей не меньше усилий, чем всенародный клич «Все для фронта, все для победы!». Напряжения в работе у Льва не убавлялось, требовалось время и на учебу. Пока не переехали в Тушино, где отец получил жилье в заводском доме, дальняя дорога – известное выражение гадалок – стала для молодого рабочего ежедневным испытанием. Он выходил из дома полшестого утра, садился на трамвай, пересаживался в метро, снова на трамвай, такой же путь проделывал домой. Уже темнело, когда совершал обратный маршрут. На дорогу в обе стороны уходило больше трех часов. Беззаботное детство напоминали только поездки на буфере заднего вагона. Привычно и без расходов. Маршрут Сокольники – Тушино – Сокольники был последним, где хитрил, не считая, разумеется, мелких футбольных хитростей. Трамвайная экономия касалась, однако, только средств, но не сил. Видно, не на шутку надорвал их, форсировав в военные годы.