Александр Нилин - Видеозапись

В статье для специального журнала он пишет: «Тренер должен чувствовать пульс, сердцебиение, дыхание команды». Но известно, что он подразумевает и столь же внимательное отношение команды к особенностям своего тренера. Как заслужить такое – другой вопрос. Судя по всему, Тарасов знает ответ на него.

Четверть века Тарасов в ЦСКА – возраст его необходимости армейскому клубу.

Было такое – пробовали обойтись без него, находили наставников терпимее и либеральнее. Несколько раз пробовали, последний раз сравнительно недавно – и никогда его отсутствие не сходило для ЦСКА благополучно.

Вроде бы и методы тренировок оставались прежними, и состав не менялся, а сама суть игры, исповедуемой в ЦСКА, исчезала. Тарасова, нерв его тренировочного урока скопировать невозможно. Десять лет проработал вместе с ним добросовестный человек Кулагин, но остался во главе команды, и сразу команда перестала быть управляемой.

Фанатичный в своем отношении к хоккею и к людям, занятым в большом хоккее, Тарасов в общении с игроками переживает диапазон эмоций от жестокости до чего-то сходного с нежностью, и наоборот. Тарасов не сомневается или не хочет сомневаться в том, что сам факт участия молодого человека в большом хоккее – повод быть совершенно счастливым. И покой действительно только снится игрокам ЦСКА. «А может и надо так с нами»? – замечают они после поражений, вздыхая.

Тарасов не признает полумер. На него жалуются: рубит с плеча. Да, рубит – ничего не поделаешь.

Выраженное вполсилы ЦСКА перестает быть ЦСКА.

В ЦСКА среди игроков, закрепившихся в основном составе, нет людей несложившейся судьбы, неиспользованных возможностей.

Вероятно, счастье не в едином честолюбии, но и в известной твердости положения, в разумном спокойствии. Такое счастье в ЦСКА – невозможно. Оно противоречит действительности. Тарасов заставляет каждого игрока дать команде все, на что он способен. Иногда, не секрет, он тем самым и сокращает его хоккейный век – заставляет отдать лучшее, что у того есть, без остатка, постоянно действовать на пределе возможностей и не гарантирует обязательного долголетия. Впрочем, мало ли мастеров ЦСКА играют в команде более десяти лет?

Его раздражает, когда коллеги сетуют на то, что в их командах сейчас пора смены поколений, а оттого и трудности, и поражения… Что значит смена поколений? Он делает вид, что недоумевает. И напоминает сразу, какие гиганты уходили из ЦСКА: Никаноров, Бобров, Бабич, Сологубов, Трегубов, Альметав, Локтев, Александров… Но ведь команда существует, не теряя ни имени, ни репутации. Ему смешно, когда спрашивают, кто же лучше: Бобров или Мальцев? Для него нет дилеммы. Новое всегда лучше старого – иначе какой же смысл в тренерской работе? Да, Бобров был впереди своего времени. Но и они, Харламов и Мальцев, нет, вернее, Мальцев и Харламов, обгоняют время, играют в хоккей грядущего. Как опережали свое поколение, по мнению Тарасова, Фирсов и Старшинов.

Для молодых он всегда находил время. Занимается и самыми юными из намечаемых кандидатов в команду – с огольцами, мальчишками, как он их называет. Им непременно отведено место в его эксперименте.

Не парадокс – обыкновенный жизненный опыт: выдающиеся игроки менее восприимчивы, даже враждебны к всевозможным тренерским новациям, им в большинстве случаев поздно меняться. Новое в игре связано с выдвижением молодых – то есть с двойным риском. Но и риск – непременная линия в комплексе победителя. А Тарасов – противник лабораторных экспериментов, отдаленных от жажды побеждать. Тарасов прежде всего практик, и потому эмоции всегда предшествуют его расчетам.

В этой связи стоит сказать о книгах Тарасова «Совершеннолетие» и «Хоккей грядущего». Вступая в одну из них, он берет себе в союзники Станиславского. Мы все что-то последнее время стали злоупотреблять сравнением с миром искусств – это, по-моему, обедняет и обижает каждую из дисциплин. Но, говоря о книге Тарасова, пожалуй, есть резон сравнивать позиции хоккейного и театрального реформаторов. Книги Тарасова пока самое серьезное, что написано и у нас, и за рубежом о хоккее. А все же прислушаемся к замечанию одного видного деятеля МХАТ о том, что вымышленный герой работы Станиславского, некий, все на театральном свете знающий Торопцов, изрекающий педагогические истины, несомненно важные и полезные, все-таки мало напоминает самого Станиславского – ищущего и сомневающегося. Как бы там ни говорили, а учение Станиславского признано через его режиссерскую практику. И книжное изложение – лишь академическая этикетка к штормам и штилям целого океана поисков.