Александр Нилин - Видеозапись

Я вовсе не собираюсь занижать сейчас заслуги Иванова в лучшем для «Торпедо» сезоне. Да и никто из специалистов, из болельщиков не разрешит мне этого. Опровергнут меня и справочники с календарями. Одно выступление Валентина Иванова в финале Кубка против тбилисских динамовцев и забитые им голы позволили бы запомнить надолго выступления нашего лучшего форварда. Его голы вообще запоминаются – они всегда почти «решенные». Решающие? Нет, я не оговорился. Самые красивые голы – и в том числе решающие исход игры – красивы, на мой взгляд, именно остроумным, неожиданным решением забившего выбрать момент для удара.

Не занижая, как сказал, заслуг Иванова, я все-таки не случайно задумываюсь и останавливаюсь на противоречиях в своем отношении к Иванову. Я думаю, что в этих противоречиях отражение противоречий его характера. И моего? И моего – он же влиял на меня, Иванов. И я на него, надеюсь, отчасти – особенно к концу его выступлений».

Когда заметки Воронина были опубликованы, нам передавали близкие в то время к Иванову люди, что он рассердился. Но при встрече с Ворониным он только сказал иронически: «Ну писатель…» Кончался семьдесят шестой год. Иванов тренировал «Торпедо» – команду, победившую в осеннем розыгрыше чемпионата страны. Воронин же был вне номенклатуры – и мог, как он считал, высказываться без всякой дипломатии. Впрочем, он вовсе не считал, что отозвался об Иванове, плохо. И я тоже считал, что обижаться Валентину Козьмичу не на что…

…По дороге в Мячково товарищ Пармен говорил, что Иванов сейчас стал помягче с ребятами в команде. Пармену казалось, что характер лидера и капитана заметно улучшился. Пармена, естественно, как общественника волновал моральный климат в коллективе. И он предполагал, что подобревший к окружающим Иванов очень способствует улучшению этого климата.

В общем, Воронин казался при первой встрече замкнутым, труднодоступным для общения. Иванов же был словоохотлив, непринужденно весел и полон доброжелательства к нам, людям, ничем для него непримечательным.

Снова записываю за Ворониным: «…Мне было двадцать пять лет – лучший для. полузащитника возраст. Иванову исполнилось тридцать. Мы не то чтобы поменялись ролями в сравнении с годами, от которых я начал воспоминания… Иванов – до возвращения Стрельцова – оставался, безусловно, лучшим нападающим. Но я уже знал по себе, что значит эгоизм лидера – время для лидеров также неумолимо, и надо спешить, – играл против иностранных „звезд“ и вместе с ними в символических сборных и смотрел на Иванова сочувственно, догадываясь, что прибавления в его игре не произойдет. И с большой надеждой смотрел на молодых – рассчитывал вместе с ними еще показать себя. Однако интереснее Иванова никого в обозримом пространстве не обнаруживалось. Он не прибавлял как игрок, но прибавлял по человечески. Стал доступнее, проще. И поскольку футбол и жизнь для него не подразделялись, это чувствовалось на поле. И влияние Иванова на молодых чувствовалось уже не через диктатуру, им проводимую, а просто начиналось от их удивления перед его классом и пониманием игры. И само право быть его партнером давало возможность стать нужным „Торпедо“ человеком.

Из сугубого, например, индивидуалиста Владимира Щербакова, полагавшегося на свою физическую силу, обводку и удар, он сделал очень неплохого партнера – жаль ненадолго – сначала для себя, потом и для Стрельцова».

Конечно, Иванов играл очень хорошо и в том сезоне шестьдесят четвертого – и в клубе, и в сборной. И в жизни, добавлю как комплимент, исключительно как комплимент. Ничего он, как футболист, на мой непросвященный взгляд, не потерял. И с одним Ворониным, как бы ни велик в самый Для себя удачный сезон был тот, «Торпедо» не добилось бы того, чего добилось.

Но Иванова, мне кажется, публика, пусть и с оговорками и недовольством его капризами («балерина»)публика все-таки больше любила, чем футболисты и тренеры, безусловно ценившие его, однако… Все они или большинство из них устали от той зависимости, в которой им приходилось быть, от Иванова. И его как бы торопили уступить главную роль, вспоминая о возрасте Валентина раньше, чем следовало бы. Я имею в виду сборную, а не клуб. Но ведь игроки такого уровня, потеряв место в сборной, обычно и в своей команде заканчивают играть – с Ивановым, между прочим, так оно и случилось. Да и в «Торпедо», показалось мне, тренер Марьенко был не в восторге от незыблемости авторитета Иванова. Марьенко, к тому же, вряд ли мог прочно забыть, как сам он доигрывал старательным, мужественным, но, в общем, заурядным защитником при юном и уже непререкаемом лидере Вале Иванове.