Альгирдас Шоцикас: Четвертый раунд

Меня привела в бокс потребность самоутверждения. Во всяком случае, она явилась исходной точкой этого пути, его эмоциональным толчком и началом.

Каунас тех времен мало напоминал нынешний. Когда мы всей семьей перебрались туда из безлюдной лесной глуши, где отец лесничествовал вплоть до ухода на пенсию, это был хотя и довольно крупный, но в общем тихий провинциальный город. И все же я сразу почувствовал себя здесь чужаком.

Мальчишки с окрестных улиц жили своей жизнью, в которой для меня долго не находилось места. В их шумных, задиристых компаниях действовали какие-то непонятные, подчас загадочные правила и законы, и разобраться в них мне, чужаку и пришельцу, оказалось на первых порах нелегко. Мы с братом были для них деревенщиной, и слово это всякий раз вставало между нами неодолимым барьером; оно, казалось, давало каким-то таинственным образом право относиться к нам пренебрежительно и свысока.

Меня это не устраивало. Одиночество не тяготит, когда не с чем сравнивать, когда нет выбора, когда свыкся с ним как с чем-то естественным и неизбежным. Совсем иное — ощущать одиночество среди людей, чувствовать обидную от них отверженность. Я понимал, что это несправедливо, но знал также, что перемен, которые бы произошли сами собой, ждать не приходится, что рассчитывать можно лишь на самого себя.

Началось, как водится, с потасовок и драк; что поделаешь, если именно с них чаще всего завязывается мальчишеская дружба. Силенкой меня бог не обидел — жизнь в лесу имела в этом смысле свои преимущества; рост тоже был подходящий, а вот опыта, увертливой ловкости и сноровки явно не хватало. А ребята в Шанчяй — фабричной окраине Каунаса, где мы поселились, — были как на подбор: лихие, отчаянные, бывалые. Если и удастся сбить такого с ног, торжествовать рано: тут-то только все и начинается. Уличная драка — тоже искусство; одной голой силой ничего не возьмешь. Пришлось постигать эту науку собственными, что называется, боками. Нельзя сказать, что мне это приносило удовольствие, но научиться постоять за себя, думается, должен каждый. Во всяком случае, счет шишкам и синякам я не вел.

О боксе в ту пору услышать удавалось не часто. Взрослые иногда вспоминали в разговоре об экс-чемпионе мира в тяжелом весе Шаркее, который когда-то носил фамилию Жукаускас и жил в Литве, но с тех пор, как тот стал профессионалом и перебрался в Америку, вести о нем доходили все реже и реже. Я же о ринге долгое время знал лишь понаслышке. И бокс, когда я его наконец увидел, произвел на меня отталкивающее впечатление.

Правил тогда придерживались не очень тщательно, да и сами они не отличались особой строгостью. На ринге почти каждая схватка переходила в откровенный обмен ударов; боксеры быстро выдыхались, сопели, потели, пачкали друг друга кровью, льющейся из рассеченных бровей и расквашенных носов… Словом, зрелище это доставило мне больше разочарований, чем удовольствия. Бокс в моем воображении представлялся чем-то совсем другим. Чем — я и сам толком бы не смог сказать. Но только не примитивным торжеством грубой силы.

Конечно, говоря о физической силе, я отнюдь нисколько не собираюсь умалять ее роль и значение. Сила и мужественность — вещи взаимосвязанные. Одно служит опорой другому, и наоборот. Но — только до известного предела.

За ним одной физической храбрости и атлетического сложения, разумеется, недостаточно. А мужчина должен быть уверен в себе всегда. В любых условиях и при любых обстоятельствах. Во всяком случае, такой мужчина, каким мне хотелось стать. И бокс, как я надеялся, мог оказаться одним из способов воспитать в себе подобный характер.

Но тот бокс, что я увидел на городском стадионе, не годился для этого. Другого же я тогда не знал. Хотя встреча с ним, та встреча, которой предстояло надолго, если не навсегда, определить мою судьбу, была уже не за горами.

В 1946 году — к тому времени я успел закончить ремесленное училище и работал на судоремонтном заводе — меня включили в состав спортивной делегации, которой надлежало представлять Литовскую республику на Всесоюзном параде физкультурников в Москве.

Собственно, право мое на поездку в Москву выглядело весьма проблематично. Выглядел я в свои восемнадцать лет вроде бы и в самом деле неплохо. Вес мой уже тогда перевалил за восемьдесят килограммов, а жиру действительно не было ни капли. Но и только. В остальном к спорту я не имел ровно никакого отношения. Одним словом, выбор пал на меня совершенно случайно.