Альгирдас Шоцикас - Четвертый раунд

Но долг Чиаботару остался за мной. Я по-прежнему не считал его сильным противником, но эту мою точку зрения предстояло еще доказать.

И вот жеребьевка свела нас на ринге в первом же бою. Трибуны возбужденно гудят: многие знают о том, чем кончилась наша первая встреча, и ждут сейчас поединка с понятным нетерпением. Чиаботару разминается в своем углу; вид у него, как всегда, самоуверенный и чуть надменный. Но я знаю, что на этот раз победы ему не видать…

До гонга осталось несколько секунд. Вспоминаю советы тренера и товарищей по команде; они, я знаю, волнуются вместе со мной.

«Не выкладываться до конца! — всплывают у меня в памяти их наставления. — До финала еще далеко, бои только начинаются».

«Иди на сближение. На отходах, как в Бухаресте, с ним работать нельзя».

И снова:

«Не выкладывайся! Реванш вещь хорошая, но пояс чемпиона Европы лучше!»

Звучит гонг, и Чиаботару сразу кидается в атаку. Тактика все та же — длинные боковые в голову и непрерывный натиск. Видимо, он ждет, что я не выдержу и начну отходить. Но такое уже было, а повторения я не допущу. Я делаю шаг навстречу и бью правой в голову — есть! И сразу левой в корпус, затем опять в голову. Румыну это не нравится. Ближний бой его не устраивает: главное его оружие — длинные боковые — на короткой дистанции не срабатывает.

Чиаботару старается разорвать дистанцию, но я не отпускаю, продолжая набирать очки сериями в туловище и в голову.

Противник начинает раздражаться и выходить из себя; он пускает в ход все: то и дело бьет раскрытой перчаткой, пытается нанести удар головой. Это грязный бокс, но тут, по-видимому, и такое проходит. Рефери, во всяком случае, не вмешивается. Чем больше выходит из себя румын, тем хладнокровнее становлюсь я. Вижу, что могу смять противника — в защите у него немало уязвимых мест, — смять и закончить бой досрочно, нокаутом. Но не хочу рисковать. Реванш должен состояться во что бы то ни стало — и никаких случайностей! Нарваться на удар вторично я просто не имею права.

— Полный порядок! — говорит секундант в перерыве. — Инициатива твоя, очки тоже, и весь раунд твой. Только не зарывайся…

Я и не зарываюсь. Во втором раунде работаю так же четко и хладнокровно. Чиаботару закусил удила и явно стремится лишь к одному — поймать на удар. Боковые у него в самом деле великолепны: резкие, хлесткие, мощные… Но все они идут мимо, в воздух. Я всякий раз вижу, как они зарождаются, и избежать их не составляет ни малейшего труда. На таком ринге, как европейский, таким путем поединка не выиграешь. Надо бы сменить тактику, опробовать что-нибудь другое… Но румын, судя по всему, этого не понимает. Впрочем, что ему остается делать, как не ловить на случайный удар. Он видит, что я легко его опережаю, и больше противопоставить ему нечего.

Вновь сближаюсь, провожу пару серий в корпус и бью на выходе снизу в голову — румына встряхивает, но он хорошо держит удар, и с волей у него тоже в порядке. Опять бросается вперед и опять — боковым в голову; ныряю под перчатку и сильно бью два раза по печени — это должно его охладить.

В третьем раунде картина та же самая. Чиаботару очень силен и вынослив, но все это ему сейчас мало помогает — не тот класс.

Гонг. Майка у меня почти совсем сухая. А вот о противнике этого никак не скажешь: дышит тяжело, лицо покрылось пятнами… Зрители взволнованно гудят на трибунах, бой им явно понравился. Однако посмотрим, что скажут судьи…

Все в порядке: все трое боковых судей единодушны в своих решениях. Перевожу взгляд на световое табло. 60: 58, 60: 57, 60: 58. Чистая победа! Реванш состоялся, и, главное, именно так, как я и хотел.

Странная это штука — оскорбленное самолюбие. Чиаботару, на мой же собственный взгляд, совсем не тот боксер, победой над которым стоит гордиться. А вот поди ж ты! Будто у олимпийского чемпиона бой выиграл! Если бы не поединок в Бухаресте, наверняка не обратил бы никакого внимания. Но в этом-то «если бы» все и заключается. Проигрывать обидно всегда, но проиграть заведомо более слабому — особенно. Такое поражение ранит несравнимо больнее.

Ну и, конечно, тот молчаливый спор, который я вел с теми, кто поспешил похоронить меня как боксера: шестнадцать побед после Бухареста будто не шли в счет — необходима была победа именно над Чиаботару, необходим был реванш. А может, я сам все это вбил себе в голову? Но так или иначе, а чувство удовлетворения от победы было велико. Успокоилось заодно и ущемленное самолюбие.

Второй бой — с итальянским тяжеловесом Боццано — не состоялся; он почему-то не явился на ринг. Впрочем, болельщики, кажется, не очень об этом жалели; Боццано не считался сильным боксером.