Борис Дедюхин - СЛАВА НА ДВОИХ

Но все обошлось хорошо. Стоило Анилину попасть в знакомую уютную конюшню, где вдосталь было сладкого сена, овса, отрубей, моркови и сахара, как все его недуги будто рукой сняло. Секрет быстрого исцеления заклю­чался, ясное дело, не только в конюшне да в еде — он всегда жил с комфортом и вкусно питался, а в том еще, наверное, что он сразу вспомнил: здесь его уже чествова­ли!

И суетиться не надо — времени впереди как раз. И никаких тебе сюрпризов, все знакомо, понятно — куда как с добром.

На следующее утро Кулик подседлал его, и он катал на себе Николая шагом, рысью и легким галопом по песча­ной и травянистой дорожкам. А в вечерние сумерки— самое любимое его время дня — просто моцион, проме­над перед ужином.

За неделю до стартов — «подгалоп», в среду галоп правдашний.

Одно из таинств жокейского искусства — чувство пейса . В отличие от наездников, которые восседают в ко­леснице, держа в руках вместе с вожжой секундомер, жокей должен определять резвость скачки на глазок. Эта относительная (не отрешенная, не безусловная — сравни­тельная по отношению к другим лошадям) скорость, которую жокей каждосекундно определяет про себя и ко­торой руководствуется, решая, как сложить скачку, и на­зывается пейсом. Николай проскакал контрольный га­лоп на две тысячи четыреста метров, у отметки его ждал с секундомером Кулик. Нажав на головку хронометра, он спросил:

— Как по-твоему, сколько?

— Две сорок, — без раздумья бросил Николай.

— Гениально! — восхитился Кулик. — На полсекунды всего промазал.

Анилин мчался, значит, со скоростью легкового автомобиля — почти шестьдесят километров в час, но когда его расседлывали, стоял в паддоке свеженьким, будто в легком кентере прошелся: живот при вздохе поднимался не высоко, ровно, кожа почти не вспотела, он шлепал ниж­ней губой и озирался по сторонам, словно просился еще раз на круг. Ветер заголил ему гриву, и он стал похож на патлатого подростка-забияку.

Николай огладил лошадь, с удовольствием ощущая под рукой упругую и нежную кожу. В большом по­рядке был Анилин, и Насибов мысленно похвалил се­бя за то, что в Париже не потребовал от лошади всех ее сил: Си Берда все равно бы не обогнал и к Большому призу Европы не был бы готов.

Утром, придя в конюшню, Николай задал всегдашний вопрос:

— Как Анилин?

— Накушамшись, почивать легли-с!..

— Овес весь съел?

— Хоть бы единое зернышко приличия ради оставил!

— Молодчик! А грум из французской конюшни пла­чется: у них лошади разнервничались, как индюшки, ни­чего в рот не берут.

— Наш добавку просил.

Анилин был в прекрасной спортивной форме.

Перед трибунами огромный, в несколько обхватов, циферблат секундомера. Рядом — еще более огромное, в два лошадиных роста — кольцо с надписью: «PREIS VO EVROPA»

Большой приз Европы привлек внимание многих коннозаводчиков: западногерманские газеты писали как о вероятном победителе про своего крэка Кронцейга, с серьезными намерениями привезли в Кёльн французы Ло­гопеда, а англичане — Алкалда, выигравшего подряд несколько крупных состязаний.

Ажиотаж в прессе был великий, предсказывали упор­ную борьбу, однако на дорожке Анилин боролся лишь сам с собой — шел на рекордное время, пройдя дистан­цию без соперничества, а следовательно, и без необходи­мости выкладываться полностью. Кронцейг затерялся в общей ватаге неудачников. Шум удивления и разочарова­ния на трибунах был Анилину лучшим приветствием.

Вне конкуренции скакал Анилин на ипподромах Ев­ропы и в следующем году. Выиграв все до единого старта, какие только он принимал — приз Будынка, имени СССР, приз Пекина, Большой Кубок социалистических стран,—снова приехал в Кёльн, чтобы вторично попытаться взять приз Европы.

Англичане привезли высококлассного жеребца Сальво, очень веря в его полный успех, этот скакун был вторым в призе Триумфальной арки. Двух отличных лошадей прислали французы, да и сами немцы готовились очень серьезно.

Накануне розыгрыша приза—в субботу 22 октября — на Кёльнском ипподроме возник забавный спор.

Президент ипподрома пригласил для рекламы за осо­бую плату лучшего жокея Франции Сен Мартина.

Реклама, что и говорить, была манящей. Перед интер­национальными скачками прошло несколько внутренних западногерманских, и Сен Мартин выигрывал их в блестя­щем стиле одну за другой. Он грациозно сидел в седле, был на диво искусен в управлении лошадью, езду на дис­танции рассчитывал без промашек и побеждал, как пра­вило, концом: поотстав, на финишной прямой давал лошади бурный посыл — словно выпад шпаги, молние­носный и меткий! На трибунах, естественно, буря востор­га — артист, да и только!