Борис Дедюхин - СЛАВА НА ДВОИХ

Трибуны встретили его сдержанными, вежливыми хлопками, слышались охи и ахи, раздосадованные выкрики, только один какой-то болельщик завопил в истошной радости: видно, поставил в тотализаторе на всякий слу­чай на эту «темную лошадку» и вот теперь схватил шаль­ное счастье.

А Графолог времени даром не терял — наверстывал упущенное и, пока немецкие лошади расходовали силы в борьбе с Анилином, спокойно и уверенно выправлял по­ложение. Конечно, до Анилина палкой не докинуть, но за второе место можно похлопотать. Хоть на шею всего, но опередил Новалиса и был, таким образом, со вторым при­зом.

На следующий день одна западногерманская газета написала: «Анилин блестяще выиграл тридцатипятиты­сячный приз, и его победа настолько легка, что он просто прогулялся по скаковому полю».

Очень правильно написано—«прогулялся»: Анилин выигрывал почти всегда настолько легко, что позволял себе во время скачки баловаться, например, крутить хво­стом или шлепать губой... Не от дурных манер это, а от избытка сил и энергии. Он мог позволить себе всяческие вольности: выиграть скачку «с места до места», принять старт последним и переложиться, когда хочешь, на первое место, а то, поиграв на нервах болельщиков, взять и вы­играть «концом», у самого финиша. Ну, разумеется, не сам по себе—по воле Насибова: конный спорт—един­ственный, где слава делится поровну на двоих, на всад­ника и лошадь. А в том, что лошадь эта оказалась способ­ной добыть вторую половину славы, заслуга многих спе­циалистов, не одного лишь жокея. И Насибов, когда пос­ле их очередной победы на зарубежном ипподроме подни­мался в небо алый стяг Родины и исполнялся Гимн Совет­ского Союза, с признательностью вспоминал и начкона Валерия Пантелеевича, и заводских зоотехников, и бес­предельно любящих свое дело конюхов—благодаря их совместным усилиям удалось ему заполучить наконец за­ветного высококлассного скакуна.

Немецкие и французские коннозаводчики сразу без­ошибочно поняли, какого класса лошадь они видят, и предложили продать Анилина. Сумму давали огромную — двести тысяч рублей. Руководители нашего главка по ко­неводству заколебались: лестно и почетно, еще ни разу не продавали мы по такой цене своих лошадей. Ответили: "Подумаем".

Ни Насибов, ни тем более Анилин об этом торге ничего не подозревали. Они слетали специальным самолетом за океан, в другое полушарие, очень хорошо выступили и там, настолько хорошо, что об этом стоит поговорить от­дельно (как-нибудь потом, при случае), а затем верну­лись домой, чуть притомленные и смущенные легким и сладким бременем славы.

Они уезжали из дому весной, когда с яблонь и вишен сыпались бело-розовые лепестки, а вернулись, когда с неба летели белые мухи. Снег таял, едва коснувшись еще покрытой зеленью земли, и от него еще резче и душистее становились привычные степные запахи, медово пронизываюшие беспечальной радостью все окрест, куда бы ни понесли сильные, резвые ноги. Снова и снова переживали они оба восторг от свидания с родиной, от узнавания ее — и в холодной, быстрой, желто-взмученной Кубани, текущей среди изумрудных озимых пшениц и ковыльных с голубыми миражами степей, и в неповторимых, единственных в мире лесах, поднимающихся терраса за террасой по-над берегом реки, — а о всем том, к чему сердце прикипело с детства и о чем бессознательно, но тягостно тоскуешь, в каких бы благословенных краях ни оказался.

Теперь Айвори Тауэр завистливо притих, когда увидел, как Анилин прошествовал на пастбище, специально сох­раненное для него, не стравленное другим лошадям. Про Айвори Тауэра говорили, как говорят всегда в таких слу­чаях: «Лошадь кончилась». Он хорошо скакал на корот­кие, до одной мили, дистанции; посредственно, и то под хлыстом, на два километра; а на длинной дорожке был побит и перестал выступать с пожизненным клеймом «фляйер», что в буквальном переводе с английского значит «летающий», а применительно к лошади на всех языках — есть резвость, но нет силы. Но, конечно, его прошлые за­слуги не были забыты, он был еще знаменит и занимал на заводе денник №1—самый почетный в конюшне взрослых жеребцов. Анилин, проходя мимо него, не задавался, но иногда могло бы показаться, что он кивает ему головой с обидной снисходительностью.

В три года лошадь еще продолжает расти—у Анилина впереди была самая сочная жизненная пора. Николай работал по специальному графику, готовился к трудным стартам и счастливым финишам и не ждал беды. А она нагрянула.