Леонид Горянов - Рыцари атаки

Разгадка такого раздвоения была проста: новичку армейской команды пока еще явно не хватало скоростной выносливости и общефизической подготовки.

К счастью, команда ЦСКА первой у нас в стране приняла на вооружение атлетизм, как первооснову, фундамент, на котором держатся другие компоненты хоккея: и техническая оснащенность, и тактическое искусство, и волевая закалка.

В ведущем клубе страны, которым был и остается ЦСКА, Фирсов сразу попал в обстановку такого напряжения, такой ответственности, о которых прежде и понятия не имел. Все здесь было непривычно тяжело – и необходимо.

– Помню, – рассказывал мне Анатолий, с которым в дни работы над этой книгой мы встречались не раз, – как мы все объясняли пришедшему к нам в гости журналисту, чем отличается физическая подготовка армейцев от подготовки других команд. Собирают сборную. Приходят к нам динамовцы или спартаковцы и не знают, с какой стороны подступиться к штанге. А мы и шайбу можем вести с этими штангами на плечах… Как говорится, в этой шутке была заключена доля правды. И немалая.

Ни на минуту не прекращались в ЦСКА поиски новых форм и методов занятий, целью которых было воспитание не просто хорошего игрока, а хоккеиста высокого международного класса.

Конечно, и в других клубах вырастали у нас большие мастера, выдающиеся исполнители. Достаточно, например, назвать имена моих бывших одноклубников Вячеслава Старшинова, Бориса Майорова, Александра Якушева, Виктора Зингера, Евгения Зимина… Наверное, мог бы проявить себя там и я. Но все-таки с армейской закалкой трудно что-либо сравнить. Скажу даже так, если «Спартак», «Динамо», «Крылья Советов» в своем роде высшие школы, то ЦСКА, несомненно, академия современного хоккея.

Помню, – продолжал он, – как тяжело мне здесь пришлось на первых порах. Поразили непривычные нагрузки, о которых прежде и понятия не имел; жесткая требовательность старшего тренера мне часто казалась жестокостью. Я считал, что он ко мне откровенно придирается, хочет избавиться от меня. Да судите сами. Нагнал я товарищей по уровню атлетической подготовки, думаю: все в порядке. Не тут-то было. Старший тренер по-прежнему находил у меня кучу недостатков и откровенно говорил о них. Я устранял их. Но Анатолий Владимирович на каждой тренировке обнаруживал все новые и новые изъяны. В конце концов это начало меня ужасно злить. Ведь я играл уже в первой сборной, обо мне писали в газетах, а в клубной команде со мной продолжали обращаться, казалось мне, как с мальчишкой. В «Спартаке» был признанным центрфорвардом, в ЦСКА поставили на край и уверяли, что здесь мое место. Потом Тарасов объявил:

– Ты не умеешь бросать шайбу.

– Если не умею, зачем же пригласили? – не без злости спрашивал я.

– Чтобы научить, как следует, – звучало невозмутимо. Часами швырял я шайбу в борт, добивался, как мне казалось, идеальной точности и силы, а старший тренер все недовольно качал головой:

– Не так, Толя, все еще не так… Внимательней, дружище, присматривайся к Альметову… Смотри, смотри, как работает кисть у Саши…

Пришел день, когда Тарасов оценил мои усилия. Он сказал однажды, подводя итог очередной тренировки:

– Ну, наконец, с броском у тебя хорошо.

Прошло минут пять, он словно бы спохватился, словно бы пожалел о минутной слабости и разразился такой тирадой:

– Собственно говоря, это «хорошо» для вчерашнего дня, а сегодня, дорогой Толя, так уже бросать нельзя. Теперь бросок форварда таких команд, в которых играешь ты, должен быть иным: не только сильным и точным, но прежде всего скрытным, совершенно неожиданным и для защитников, и для вратарей соперников.

И все началось, по существу, с начала, – продолжает свой рассказ Анатолий Васильевич, а на лице его играет добрая улыбка. Видно, что воспоминания о пережитых трудностях, о словах и требованиях, которые казались когда-то обидными, доставляют ему не боль, вызывают не досаду, а радость.

– Однажды, – признается Фирсов, – когда терпеть, на мой взгляд, было уже совсем нельзя, я спросил у Тарасова: «Вот вы ругаете меня да ругаете, говорите, все не так да не так. Что же, по-вашему, я совсем не гожусь для хоккея?» – «Ну что ты! Годишься, конечно, – заявил он, глядя на меня в упор. – Спортсмен ты способный. Но у тебя пока есть один, по моим понятиям – принципиальный, недостаток: ты играешь в современный хоккей, а настоящий спортсмен должен опережать свое время. Ты должен уже сегодня стремиться играть так, как будто живешь не в шестьдесят третьем, а, скажем, эдак в семидесятом…»