Сергей Овчинников - Искусственный офсайд. Босс всегда прав

45 дней проходил курс молодого бойца. Не слишком приятные воспоминания. Дикая скукотища и сволочной дебилизм. Для меня эти полтора месяца вычеркнуты из жизни. Как – то зимой заставили долбить ломами траншею. Идет полковник: «Вы что, дебилы, делаете?» – «Так капитан приказал». Полковник за голову схватился: «Там кабель под напряжением тысяча вольт!» Мы ломы побросали и бегом оттуда. Или другой эпизод. Подходит лейтенант: «Видишь бочку с битумом? Чтобы не застыл, надо развести огонь». «Где дрова найду?» – спрашиваю. И слышу гениальный ответ: «Прояви солдатскую смекалку». Ушел. Смотрю – рядом деревянный забор. Ну я его весь и спалил. Вскоре лейтенант возвращается. По сторонам оглядывается, затылок чешет: «Чего – то не хватает. А забор где?» «Проявил солдатскую смекалку», – рапортую. Тот в шоке: «Как ты мог?» Потом подумал: «Ну и хрен с ним, с забором. И с битумом тоже». Ну не маразм? Кому нужна такая служба?

А как мне сапоги 47–го размера вручили! Икры у меня здоровые, и сапоги выше них не поднимаются. Резать нельзя – только дембелям позволено. Мне говорят: «Возьми сапоги 47–го размера, и от тебя все отстанут». При том, что у меня 44–й. Еле ходил.

Правда, «деды» не обижали, у нас, спортсменов, своя рота была – кто ж нас обидит? Ну, скажут помыть пол – помою. Все моют, и ты идешь. Удовлетворишь самолюбие старослужащего. Тебя же в конце концов не тряпкой по морде бьют.

Приезжал Гонтарь, как мог, поддерживал, но я все равно звонил, требовал: «Заберите меня отсюда».

Призвали меня 6 декабря 1987 года, а «на волю» вышел 18 января 1988–го, сразу попал в «Динамо–2» и в следующих двух сезонах сыграл за команду почти во всех матчах.

В 1987 году я восстанавливался после травмы, выступая за школу, а на следующий год играл за «Динамо–2» у Олега Долматова и пару матчей провел за дубль, когда Сметанин набирал желтые карточки и сменял меня в «Динамо–2». Во второй динамовской команде, цвета которой защищали в основном солдаты срочной службы, тогда собрался интересный состав – Смелов, братья Морозовы, Лукин. Со Смеловым, вратарем сильным, прыгучим, с которым мы вместе потом отбыли в Сухуми и который играл еще в Камышине, я дружил. Во второй динамовской команде я подружился и с Андреем Семиным, хотя познакомились мы раньше, выступая друг против друга за школы «Динамо» и «Спартака». Жили обычно в одном номере, бывал я и у него дома, не раз видел Юрия Павловича Семина. Он тогда, наверное, и во сне не мог себе представить, что этот мальчишка, приятель сына, будет играть в его команде. «Динамо–2» в отличие от дублеров выступало в серьезном турнире – второй лиге – против настоящих мужиков, многие из которых имели за плечами школу высшего уровня. В нашей западной зоне собрались матерые соперники – куйбышевские «Крылья Советов», воронежский «Факел», саратовский «Сокол», ивановский «Текстильщик», вологодское «Динамо», костромской «Спартак». И хотя в их составах порой встречались известные имена, почти со всеми мы играли на равных. Это была суровая школа. Долматов поставил меня, еще пацана, в ворота с первого матча, ни разу не подвергнув сомнению свой выбор. Но вскоре Олег Васильевич пошел на повышение, принял команду первой лиги сухумское «Динамо», а я еще год играл в «Динамо–2» под руководством Адамаса Соломоновича Голодца. Капитаном «Динамо–2» при Долматове был Женя Громов, 32–летний футболист, москвич, большая часть карьеры которого прошла в ставропольском «Динамо». Для нас он служил как бы дядькой – наставником. Потом у него случилась серьезная травма, и капитанскую повязку надел я.

Везло мне с тренерами. Голодец – это вообще легенда, и его ассистентами работали тоже незаурядные личности Евгений Байков и Владимир Федин. Тому, кто прошел их школу, ни в футболе, ни в жизни ничего не страшно. С вратарями занимался Байков, постоянно «успокаивавший» меня: «Сереж, ты никогда не сыграешь в воротах успешнее, чем я». Отвечал ему: «Евгений Федорович, вы же полузащитником играли». А ему только этого и надо было. Байков сразу начинал в сотый раз рассказывать, как в финале Кубка СССР 1955 года судья удалил с поля Льва Яшина, и его, полузащитника, но с длиннющими, чуть не до земли руками, поставили в ворота. Евгений Федорович тогда не пропустил и с гордостью заявлял: «Я – единственный в мире «сухой» вратарь!» «Вратарь – тот же пианист, каждый день должен тренировать свои пальчики», – убеждал меня этот на редкость добрый, несмотря на мощные габариты, человек, знавший много и по части вратарской специфики.