Валерий Винокуров: Небо над полем

Пятно солнечного света запрыгало по стене, по натертому паркету. Скрип форточки напоминал жужжание пчелы. Голубое небо за окном прорезала белая инверсионная полоса.

«…Ты дал согласие вернуться? Опять — про него! И это тоже ради него? Вся твоя жизнь — ему. Нельзя же так, нельзя! А, вот ты к чему… Твоих жертв! Но не имеет же он права лишать тебя жизни. Я еще не научилась разгадывать ребусы. Моего пионерского детства как паз на это и не хватило. Одно я понимаю: чтобы оправдать себя, ты готов прицепить ему павлиний хвост. Ах, зачем я так? Нет, пусть! Пусть ты обидишься, но просто самолюбивый петух он у тебя. И никакие высокие мотивы никогда им не руководили. Никогда, ин украл у тебя твою собственную жизнь. А сам ведь ничем не пожертвует ради тебя. Пожертвует? Этого мальчишку никто не знает толком. Можешь думать что угодно, но я хочу, чтобы твой брат потерпел фиаско в футболе, чтобы ты ошибся в нем, и он казнил тебя за эту ошибку. Нет, нет, все не так, Сергей! Не возвращайся! Тебя ждут разочарования. И ты сам знаешь — что одни лишь разочарования. Обещал? Кому ты обещал? Ты же сказал, что никто тебе ничего не предлагал. Тебе болельщики — эти ненормальные, психи — предлагали? Брату? Опять он! Но если ты так любишь его, отвези к Веретееву. Тот ведь совсем другое дело. А мой Савельев… Неужели ты не понимаешь? Ты Савельеву не нужен. Ему нужен твой брат. Но зачем твоему брату разочарования? Разве их мало было у тебя? Зачем же? Ты из всех крушений выйдешь победителем — я знаю, ты такой. Но я-то не хочу этого. А ты? Ты не хочешь меня понять, да? Просто не хочешь, да? Вот как? Тогда — до свидания. Я знаю своего брата лучше, чем ты, и потому мне вас нисколько не жаль. А себя? Но ведь и у меня есть брат! И он мне так же дорог, как тебе твой. Хоть и не теряли мы ни отца, ни матери… Ну, прощай… прощай…»

Посреди пустынной площадки перед жилым корпусом заложив руки за спину и глядя вверх на паривших в небе голубей, стоял измученный ожиданием Савельев.

Он уже успел переодеться. Снял белую рубашку и пестрый галстук, в которые вынужден был облачиться для визита к директору завода, — для визита, который ничего ему не дал. В спортивном костюме он выглядел старше своих лет. Фигуру портил быстро округлившийся, после того как он закончил играть, живот, а из-за невеселых раздумий обозначились морщины на лбу и сразу стал более заметным шрам посреди переносицы— память о единственной в его футбольной жизни травме, крепко сколоченный, он травм не получал, они грозили тем, кто встречался с ним на поле в борьбе за мяч.

Знакомый, ненавистный Савельеву голос прервал его горькие размышления:

— Здравствуй.

Сдерживая резкость, он повернулся к Сергею который, оставив машину на стоянке, шел к тренеру, но так же, как перед этим Савельев, глядел в небо на голубей Савельев ответил кивком головы.

— Извини, — продолжал Сергей, все так же глядя в небо, — что отрываю тебя от мучительных тактических поисков. Привез младшего брата. Посмотри. Думаю, он «Звезде» пригодится. Особенно сейчас.

Теперь Сергей опустил взгляд: по асфальту придвинулась третья тень.

— Ладно, — глухо ответил Савельев. — Посмотрю.

Неожиданно для обоих вмешался Святослав:

— А я привез вам старшего брата. Посмотрите его. Думаю, что он «Звезде» просто необходим.

— Вот как? — рассердился Савельев, но подавил чувство неприязни. — Ну, посмотрим и его.

Сергей мельком взглянул на брата: он знал, что юношу возмутил ответ, и успокаивающе повел головой. Младший, приняв просьбу старшего, смирился. Сергей спросил:

— Тренировка завтра?

— Да, — ответил Савельев.

— Как всегда?

— Да.

— Значит, мы приедем завтра.

Савельев, на прощание лишь кивнув, побрел в сторону тренировочного поля, хотя никто его там не ждал. Поскрипывал песок под ногами. Святослав растерянно смотрел ему вслед: он ожидал совсем иного приема.

— Что ты, Свят?

— Не очень-то он хотел видеть нас, — прошептал юноша.

— Ну что ты? — Сергей поймал себя на мысли, что как раз доволен таким приемом: по крайней мере на них этот прием не накладывал никаких моральных обязательств. — Он и не мог иначе: мы спасли его. Эту радость, Свят, он ни с кем не хочет делить. И он прав. Я бы на его месте вел себя точно так же.

— Ты бы на его месте?

— Условно, Свят. На его месте я никогда не буду. Не хочу быть.

— А я хочу.

— Быть на его месте?

— Когда-нибудь. Когда вдоволь наиграюсь. Раз ты не хочешь, то должен, выходит, хотеть я. Так?