Тофик Бахрамов - Судья показывает на центр

Особый резонанс на совещании получил вопрос о взаимодействии судей и помощников. Приводилось много недопустимых фактов, когда арбитры не замечали или не принимали во внимание сигналов боковых судей о нарушениях футболистами правил. Интерес к этой проблеме, на мой взгляд, неслучаен. Я всегда, хотя нередко и без особого успеха, выступал за то, чтобы помощник чувствовал себя исполняющим судейские обязанности, а не присутствующим при исполнении судейских обязанностей своего коллеги в поле. Поэтому я всегда старался поощрить активность помощника, демонстративно показать футболистам и зрителям, что чутко прислушиваюсь к его сигналу.

В этом отношении весьма примечателен был матч динамовцев Москвы и Тбилиси, судить который мне помогал молодой бакинский арбитр Алексей Балаян. Я видел, что он вышел на поле несколько подавленный обстановкой столичного стадиона, высокой ответственностью (ведь встречались лидеры первенства!).

— Алеша, — обратился к нему я, — суди смело. И не бойся авторитетов.

Тбилисцы, изменив на этот раз своей печальной традиции проигрывать на чужих полях, начали поединок агрессивно, зубасто. Раз за разом их грозное трио — Месхи, Метревели и Нодия — создавало острые моменты у ворот москвичей.

Алексей внимательно следил за событиями на своей половине поля. Вот у самого углового флага Метревели в борьбе за мяч отталкивает соперника. Даст ли Алексей отмашку? Смотрю, поднял флаг, помахал над головой, указал в сторону тбилисцев. Вслед за этим он очень четко дважды «поймал» положение «вне игры», заметил скрытый толчок. Каждый раз я немедленно выражал согласие с его решением.

Во втором тайме Алексей, ободренный успехом, действовал еще увереннее. Когда к нему подбежал возбужденный Метревели, он — и это мне понравилось — спокойно выслушал его, потом так же спокойно объяснил, почему он поднял флажок. Понравилось мне и то, что после игры, в которой, кстати, победу одержали тбилисцы, Метревели тут же на поле подошел к Балаяну и извинился за свою невыдержанность.

Судейская бригада — нерасторжимое целое. И если арбитр в поле не добьется взаимопонимания со своими товарищами, не будет поддерживать их принципиальные решения, то он в значительной степени потеряет и свой собственный авторитет.

Заключал я этот в целом удачный для себя сезон матчами первенства Европы и Кубка чемпионов.

В одной восьмой финала Кубка европейских чемпионов встречались «Рапид» (Австрия) и «Эйнтрахт» (ФРГ). Опасался я не столько самой игры, к которой готовился как никогда тщательно, сколько предубежденности футболистов, тренеров и прессы: мол, Бахрамов, настроен анти-немецки, засудит команду ФРГ… Едва наша бригада, в которую входили также С. Архипов и К. Круашвили, оказалась в зале аэропорта, как нас плотным кольцом окружили репортеры. Наряду со «стандартными» и порядком успевшими мне надоесть вопросами о том самом третьем голе звучали и такие;

— Господин Бахрамов, можете ли вы со спокойной совестью судить этот матч?

— Скажите, господин Бахрамов, испытываете ли вы чувство вины?

— Как вы полагаете, ваше назначение именно на эту игру не связано с общим потеплением политического климата?

Пробиваясь сквозь толпу, я отвечал коротко, даже резковато:

— Со спокойной совестью. Советские арбитры всегда объективны.

— Я не чувствую за собой никакой вины. В Лондоне по праву победили сильнейшие.

— Мы всегда выступали за расширение контактов, в том числе и спортивных.

Ясно, что такая обстановка не способствовала хорошему настроению. Мои коллеги перед игрой зашли ко мне в номер с Иштваном Жолтом, который накануне судил на «Пратере» очередной матч на Кубок ярмарок. Все трое в один голос подчеркнули, что хотя для волнения у меня достаточно причин, надо собраться, взять себя в руки.

— Ты помнишь, как Кампос не смог совладать с нервами? — сказал Жолт.

Я кивнул.

— Так вот, если ты не хочешь повторить его ошибок, пойди остуди голову холодной водой.

Мы рассмеялись. Но я все же отправился в ванную и долго держал лицо под студеной струей.

— Пожалуй, немного успокоился, — сообщил я, до красноты растирая лицо полотенцем. — Нет, я не сорвусь.

…55 тысяч болельщиков на «Пратере» встретили команды оглушительным ревом. С первых же минут разгорелась острая борьба. Команды играли жестко, хотя до грубости дело, как правило, не доходило. С самого начала каждый свисток, даже самый очевидный, я пояснял жестикуляцией, чтобы футболисты и зрители могли разобраться в мотивах принимаемых мною решений. На 54-й минуте австриец Хазль сильнейшим ударом из-за штрафной площадки забил единственный в этом матче гол. Окончание игры я провел совершенно спокойно, полностью взяв ее в свои руки.