Александр Белов (Селидор) - Славяно-горицкая борьба. Изначалие.

Заиграла гармошка наигрыш. Так называется — «на драку». Мужик пошел-пошел, плечами водит, топчется как-то грузно даже, а вот присел лихо, повернулся размашист то, понеслись ноги, и уж не остановить его, словно механизм какой-то включился. Да вдруг припал к земле, головой мотнул. Вот все и сошлось. Однако это метафористика, а боевое искусство — вещь точная, выверенная, как математический расчет. Смотрю, понять не могу, почему так расслаблен, разбросан, разболтан? Ведь вдарю, с ног собью! Да куда там, попасть по плясуну, все равно, что поймать шапкой ветер. Зато он петухом держится, а затрещину, если бы приложил куда положено, да так во всю ладонь, то и никакой направленной энергии не нужно, хватило б сполна! Но это только начало. Чем больше дразнишь себя недоверием, тем зацепистее желание утвердиться во всем разом. А это невозможно. Годы были нужны, чтобы разглядеть в разбросанных, полуживых остатках отечественного единоборчества свою, особую эстетическую суть. Из увиденного складывается, нет, не стиль —двигательный образ, сочетающийся во всех своих деталях. Будто бы все края Великой России связала одна незримая нить всеобщего единения. Стилем это не назовешь, ибо, к примеру, внутренние нормы рязанского кулачного дела вовсе не стыкуются с новогородскими или даже московскими, более свободными как в выборе средств боя, так и в общих подходах. Что это такое?

Вот ходит-ходит камаринский мужик. Валко, приземисто, даже с натугой, и вместе с тем от каждого его переступа отлетает вдруг удивительная легкость. Ходит, притопывает, вроде и плясать не пляшет, а так, только примеряется. И такое впечатление, будто все время хочет он сбросить с ног тяжелые сапоги. Но не сбрасывает потому, что знает, что без них порушится какой-то особый баланс движения и все рассыплется. Такое впечатление, будто у него центр тяжести не под брючным подвязком, а где-то в груди, а сапоги как противовесы. На Востоке — обратное, там земля магнитит бойца. В стойках своих, в передвижениях он словно притянут этим магнетизмом. На Востоке боец держит корпус, расправив плечи, а у нашего они на месте не стоят — ходят. Он весь как на шарнирах, все в нем ходуном ходит, а ось всеобщего этого движения — противник. Тягуч поединщик в движениях только на первый взгляд. Вот сорвался порывом, только промельк движений перед глазами, и снова замедлился. Под каждый шаг ногу словно плечом поднимает, а подняв, осаживает всем телом. Как по сугробам топчется. Никогда не знаешь, куда вдруг осадит, провалится перестуном боец, предугадав направленный в него удар. Уводит удары, не прикасаясь к ним руками, как это делают на Востоке при выполнении блоков. А налетает так, как налетают только в России. Количество ударов, выпущенное в противника мгновенно, взахлест, вперебой, враскат, не то чтобы сосчитать, угадать невозможно. Откуда в этом разваляй-плясуне камаринском такие скорости?! Бьет, не пробивая, а скорее разрывая руками с лету оцепеневшую плоть противника. Но никогда атаку не передерживает. Атака — это мгновение. В одном таком мгновении по 10 ударов может быть, да с разных сторон, да со смещением. И тут же провал, уход. Противник, если еще стоит на ногах, будет его искать, тупо тыча ударами в разные стороны, в пустоту. А он, мужик-боец, там, где его и быть не должно и заходится уже новой атакой, новым взрывом.

Если бы за всем этим не таилась игривая напасть, то, что называется «ход», некое показушное лицедейство и пластический образ, так бы и остался русский самоходный бой злым и беспощадным мордобоем. Воля против воли, кулак против кулака, кто кого надломит. Но все выглядит иначе. Да и быть по-другому не может, а то не удержаться бы таким боям в душе народной, не сочетаться им с праздниками, не сойтись с фундаментальной культурой народа.

И идея-то одна, что в Москве, что в Рязани: двигайся легко, всем телом, волной-перекатом. И удар и блок не различай, едины они не только по движению, но главное— по сути своей. Не защищайся от рук и ног противника, они только посредники. Защищайся от тела. И стой ногами на льду… Если поймешь, что это такое, значит, считай, полдела сделано. А стилистика движений единая потому, что произошла она от двух причин: по ратному бою, то есть строевому, да по засечному бою, или по лихому разгулью дружинника. Трудно сказать, что сначала было: идея имитировать движения, будто рубящее оружие в руке, выразившаяся в секущих ударах и соответствующих накатах телом, или первоначальный физический задаток русского человека. Но то, что одно связано с другим, — несомненно. Как несомненна и связь стеношного бойца, этакой широкой кости, кулакастого, по-мужицки ядрено сбитого с ратной идеей удержать удар, не сломаться, не сдвинуться и не отступить. Куда ни перенеси ты свой интерес — идея остается неизменной.