Леонид Рейзер: Неизвестный Харламов

А морозец, между прочим, пробирает. Зябко, однако. Ну а что делать прикажете, коли метро еще не открылось… Доволен, что благополучно в больницу жену доставили и пристроили. Волнуюсь, конечно. Переживаю. Навстречу милиционер, сразу его и не приметил:

– Ваши документы?

– Послушайте, товарищ милиционер, нет у меня ничего.

– Пройдемте в отделение для выяснения личности.

А там все быстренько выяснили, культурно так спросили:

– А что ж вы, товарищ Харламов, сразу-то не сказали про свои обстоятельства?

– Так уж больно погреться хотелось.

Нормально отнеслись. Еще махоркой меня на дорожку угостили.

А родился Валерик часов в десять утра. Выходит, вскоре, как мы в больницу приехали. Потом Бегоша неделю там вместе с младенцем была. Сестра. Валера появился на свет божий поутру, часов в десять. Папа отвез маму ночью, прямо с вечера в заводском Доме культуры. И через несколько часов все свершилось. Слышала о том, что Тарасов в своих мемуарах добавил изрядно красок в эту историю – от любви к Валере и уважения к Борису Сергеевичу, – и вышло, будто братик мой родился чуть ли не в машине по дороге в роддом.

Отец. Ну, тут Анатолий Владимирович приукрасил, умел это. Роды нормально прошли.

Сестра. Ничего себе нормально! Хоть смейся, хоть плачь. Мама же после эмиграции из Испании в Союз росла в детском доме, где девочкам никто ничего не объяснял про будущую женскую долю.

Она стеснялась своей беременности, боялась всего, не с кем было проконсультироваться. Во время самих родов от этой скованности зажималась, зажималась и, ну как сказать, невольно затруднила выход дитяти: «Я как его-то увидала, так ужаснулась – что за голова такая вытянутая? Голова огурцом была». Это она рассказала мне много лет спустя, когда я была на восьмом месяце: я-то, рожая своего Валерика, уже ученая была. А тогда она закатила истерику, стала хватать сыночка и пытаться подправить форму головы – акушерка еле-еле успокоила ее, заверив, что все и так образуется.

Валерой почему назвали? Чкалов. Валерий Чкалов. Легендарный летчик. Всенародный любимец! Эти его пролеты под мостом… Кружилась от них голова.

С мамой

Отец

Отец. Брат у меня был младший, Валера, – Бегоша очень его любила. Кстати, именно благодаря ему в нашей семье так много любопытных фотоснимков.

Сестра. А про меня другая история. Первой оперой, которую мама услышала, была «Евгений Онегин». Образ Татьяны Лариной, конечно, произвел неизгладимое впечатление на молодую испанку. Между прочим, мама занималась в балетной школе при Большом театре! Но что-то там не сложилось… Пела она прекрасно, слухом абсолютным обладала. Вообще артистичная натура была!

На руках у маминой подруги Анхелиты. Комната в заводском общежитии

С отцом в Тимирязевском парке

Молодая Бегоня Харламова

Сестра. Это сорок восьмой год. Папе – 20 лет, вот какой красавчик! Матери – 22 года, вот красотка какая!

Отец. Это мы уже поженились?

Сестра. Нет. Уже Валерка был. А потом мама с папой расписались.

Отец. Нет. Не так было.

Сестра. Женихались они, отец прав.

Отец. То-то и оно-то.

Сестра. Они познакомились в заводском клубе. Отец поначалу с одной подружкой танцевал, с другой… А мама его увидала – кудрявого, в хромовых сапогах – и спросила у девчонок:

– А кто это такой?

– С механического цеха парень. Харламов, что ли.

– Ну, этот будет моим!

В тот вечер они и познакомились.

Отец. На Соломенной сторожке до войны еще испанцы жили. На лыжах катались. Когда ломали, отец мой чинил им. Потом испанцы стали болеть – их из детдома на юг направили здоровье поправлять. Война началась. Я на заводе работаю, испанцы – тоже. Встретил там друга давнишнего, Маноло, за «Динамо» отчаянно болел. Его жена Кармен была подругой Бегони. Тогда я еще не знал про нее. Ну а как с Маноло снова встретились – пивка пошли испить. Туда-сюда. Она мне сразу понравилась, красивее всех была! С Бегоней в кино чуть ли не каждый вечер шастали. Она у нас в лаборатории работала, спиртик завсегда водился – подбадривала меня иной раз.