Анна фон Бремзен - Тайны советской кухни

Из семи миллионов жертв голода на Украине погибли около трех миллионов. От этого ужаса сельское хозяйство так и не оправилось.

К этому моменту Ленин был почти десять лет как мертв.

Мертв, но не похоронен. После долгой и таинственной болезни (историки только недавно заинтересовались слухами о сифилисе, которые десятки лет передавались шепотом) Ленин скончался, фактически в изоляции, 21 января 1924 года. Сталин в юности учился в семинарии и понимал, какой силой обладают мощи. Он одним из первых предложил сохранить труп «живым». Еще в 1923 году на заседании Политбюро он заявил, что «современная наука» дает возможность сохранить тело хотя бы временно. Некоторые большевики возмутились, сказав, что это пахнет обожествлением. Крупская тоже была против, но ее никто не спрашивал.

С 27 января тело Ленина было выставлено для прощания в неотапливаемом Колонном зале Дома Союзов. Стояла такая стужа, что пальмы, стоявшие в зале, вымерзли. Над Красной площадью стояла ледяная дымка. Оплакивающих приходилось лечить от обморожения. Но оплакиваемого холод помог сохранить.

Идея заменить временное бальзамирование чем-то постоянным, судя по всему, спонтанно возникла у комиссии по организации похорон, которую тут же переименовали в комиссию по увековечению памяти. Подумывали о глубокой заморозке, но с потеплением труп начал разлагаться, и комиссия запаниковала. Тут на сцену вышли Борис Збарский, подающий надежды биохимик, и Владимир Воробьев, одаренный патологоанатом из провинции. Они предложили радикально новый способ бальзамирования. Удивительно, но их смелый дебют был успешным. Даже Крупская, которая поначалу возражала, позднее говорила Збарскому: «Он все такой же, а я старею».

Так СССР обрел Нового Советского Бессмертного Человека. Наглядное доказательство, что советская наука побеждает даже смерть. Казалось, социалистическое преобразование человечества воспарило на невообразимую высоту Самый безбожный из большевиков, который приказывал убивать попов и разрушать церкви, стал теперь живой реликвией, обрел бессмертие на манер православных святых.

С августа 1924-го чудотворный Объект № 1 (это кодовое название появилось позднее), принаряженный для приходящих на Красную площадь толп, лежал во временной деревянной гробнице, сооруженной архитектором-конструктивистом Алексеем Щусевым. Затем Щусев построил постоянный мавзолей — зиккурат из красного, серого и черного камня, ставший теперь символом советского государства. В эту-то святая святых я так страстно мечтала попасть в детстве. Мавзолей открыли в 1930-м, но без особенной помпы. Тогда в СССР уже имелся бог-наследник, оттеснивший Ленина на позиции бесплотного Святого Духа.

При Брежневе культ изменился — из далекого идеализированного духа Ленин превратился в добродушного дедушку. В то время приобрели популярность и поучительные рассказы про яблочный пирог, и дурацкая кепка на лысой голове как символ скромной, дружелюбной, пролетарской сущности Ильича.

К тому времени страна научилась настороженно относиться к обожествлению личности.

Как и большинство советских детей того времени, мама выросла на рассказах Аркадия Гайдара. Его книги полны патриотического романтизма, в котором даже сегодня не чувствуется фальши. В них много положительных героев, которые знают, что настоящее счастье — это «честно жить, много трудиться и крепко любить и беречь эту огромную счастливую землю, которая зовется Советской страной». Маму особенно завораживал рассказ «Голубая чашка». Преодолев конфликт, молодая семья сидит летним вечером под спелой вишней (один ироничный критик заметил, что в социалистическом реализме допустимы только два времени года — лето и весна). Над головой светит золотая луна. Вдали грохочет поезд. Главный герой завершает рассказ, подводя итог: «А жизнь, товарищи… была совсем хорошая».

Эта фраза нагоняла на мою пятилетнюю маму безумный ужас.

Она до сих пор не может объяснить, почему. Ее молодые целеустремленные и верные Родине родители воплощали гайдаровские добродетели и были образцом сталинского гламура. Мама Лиза была чемпионкой по гимнастике, архитектором и рисовала прелестные акварели. У папы Наума была сияющая улыбка и высокий честный лоб, а его щегольские морские фуражки пахли заграничным одеколоном, который он привозил из частых командировок. Если мама и ее младшая сестра Юля вели себя хорошо, папа разрешал им прикалывать к платьям свои блестящие медали и танцевать перед зеркалом. В редкие выходные он возил их в Парк культуры и отдыха имени Горького.