Валентин Волков - Как взрастить яблоню-аристократку. Рожденные водной стихией - жемчуг...(Сделай сам №2•2001)

Н. Рубцов

Когда в конце 60-х умер мой прадед, осиротел не только мой тогда еще довольно молодой дед, осиротело и наше родовое гнездо — сельский дом, что стоит в 70 км от Москвы в деревеньке Минино, близ легендарной Гжели.

Деда, в прошлом боевого летчика, за голову которого фашисты обещали 50 тысяч марок, железный крест и поместье с наделом земли и крестьянами, теперь ждал опустевший отчий кров да земельный участок в 30 соток. Дом оказался и вправду опустевшим, родные сестры деда, подогнав к избе трактор с прицепом, погрузили в него весь нехитрый скарб и увезли в свое село.

В избе осталась только печь и груда пожелтевших фотографий, что в спешке были выброшены из комода прямо на пол. Не сокрушаясь о потерянном добре, которое, как известно, дело наживное, мы были рады этим фотографиям, ведь они — память семьи, рода, словом, то, что могло быть потеряно действительно безвозвратно.

По новой обживаясь на старом месте, мы стали обнаруживать и других «свидетелей» прежней жизни нашей когда-то большой и крепкой семьи — где-то на чердаке были найдены медный подсвечник и фарфоровая масленка в форме румяного калача, серебряный браслет с цветной эмалью и старые иконы, на оборотах которых сохранилась надпись: «Тимофей Иванов Жуков» — мой прапрадед, деревенское прозвище которого было Дума: к нему вся деревня за советом ходила, а был он по профессии ткач. Ткал золотую парчу, что шла на облачения священников да на царские одежды и на промышленной выставке в самом Париже золотую медаль получила.

Где-то в клети нашлось старинное Евангелие и удивительный документ на гербовой, с орлами, бумаге, носящей непривычное современному слуху название: «Обыск брачный» (по-нашему «Свидетельство о браке»), гласящий, что трижды были оповещены окрестности о желании Ивана Тимофеевича Жукова и Надежды Егоровны Беспаловой (моих прадеда и прабабки) вступить в брак, и никто не явился с целью рассказать о них что-либо непристойное, а по сему венчание их было произведено в мининской церкви Пресвятой Троицы.

Вот, пожалуй, и все семейные реликвии, хотя есть еще земля, из которой нет-нет да и выковырнется то старинный медный пятак, то необыкновенный фарфоровый осколок, то фарфоровая же кукольная головка или так называемая фарфоровая пластика — крохотные зайчик, овечка, девочка… Может, и не имели б эти пустяки никакой ценности, если б не знали мы, что прабабушка Надя росписчицей по фарфору в Дуле во была. Вот и чудится теперь ее работа в каждом черепке, что из земли покажется. А вдруг? Прошлое и будущее — вот с чем мы постоянно имеем дело, даже если нам кажется, что больше всего мы озабочены текущим днем и его нуждами.

… Отринуть прочь наследие прошлого, отказаться от буржуазных безделушек призывали наш народ в тревожные 20-е годы XX века. Мещанством и безвкусицей называли предметы быта, способные создать домашний уют, в 60-е. А как лихо высмеивали тех, кто старался сохранить многовековой семейный уклад? Попробуйте под этим углом зрения взглянуть на сцены из фильмов «Чужая родня», «Живет такой парень» и многих других.

Салфеточки, вышивки, пресловутые слоники — кому они мешали? Зато не давали забыть прабабушку, от которой они и достались по наследству. Не потому ли так бережно, из поколения в поколение, передавались в русских семьях и праздничные костюмы, и украшения, и утварь?

Не менее трепетное отношение было и к фамильным портретам. Они являлись непременным атрибутом богатых усадеб, но встречались и в крестьянских домах тоже — не спешите ухмыляться с недоверием! Нас воспитали на мифе о лапотной России, но взгляните на коллекцию бытовых портретов XVII–XIX веков из собрания Государственного Исторического музея или на портреты из многочисленных краеведческих музеев, и вы увидите множество одухотворенных лиц красивых женщин в жемчугах да в кисее-парче и мужчин с окладистыми бородами, все это крестьяне, мещане, купцы, но к сожалению, под большинством этих шедевров лаконичная надпись: «Неизвестный художник. Портрет неизвестной».

С открытием фотографии стали семейные фотопортреты явлением повсеместным. Собираясь к фотографу, рядились домочадцы во все самое лучшее и дорогое. Лица их серьезнели соответственно важности момента, а позы становились несколько картинными — именно этого требовали законы нового фотожанра. Ведь он был еще столь близок к живописи, что не мог обходиться без рисованных фонов, изображающих буйную южную растительность, роскошные интерьеры и архитектурные детали. А еще фотомастер мог превратить клиента в отважного авиатора или в бесстрашного джигита, стоило лишь просунуть голову в отверстие в картине, изображающей эти героические образы.