Владимир Мокротоваров - Отдых с удочкой

Рыбалка привнесла нечто волнующе-радостное в жизнь писателя, столь бедную житейскими удовольствиями и столь полную трудами. Читая письма Чехова родным и друзьям, письма, полные зримых подробностей, примет эпохи и быта, по-чеховски доверчивые, обнаженные и как бы освещенные его улыбкой, погружаясь с помощью этой «машины времени» в мир его забот и хлопот, видишь, как много значила для него рыбная ловля. Чеховы снимали на лето дачу. Отрабатывая «каторжный урок» литератора (определение М. Горького), Антон Павлович радовался, как ребенок, если дача обещала прелести уженья. «Лежанье на сене и пойманный на удочку окунь, — сообщал писатель И. Л. Леонтьеву-Щеглову. — удовлетворяют мое чувство гораздо осязательнее, чем рецензии и аплодирующая галерея». С дачи в окрестностях украинского города Сумы пишет ему же: «Погода великолепная. Нужно бы работать, а солнце и рыбная ловля за шиворот тащат прочь от стола». Ставит в известность К. С. Баранцевича: «Иду сейчас на пруд ловить карасей кашей, а сестра едет на реку ловить окуней». Подзадоривает брата: «Первая рыба, какую я поймал на удочку, была щука, вторая — большой окунь». В письме А. Н. Плещееву с восторгом, окрашенным в шутливый тон, признается: «Поймать судака — это выше и слаже любви!»

Антон Павлович знал толк в рыбацкой экипировке. «У завзятых рыболовов, — писал он А. С. Суворину, — есть приема: чем дешевле и хуже снасти, тем лучше ловится рыба. И обыкновенно покупаю сырой материал и уже из него сам делаю то, что нужно». В письме брату Ивану излагает просьбу: «Привези возможно больше всяких крючков, очень больших, средних и очень малых…» Интересное свидетельство о Чехове оставил писатель-этнограф Владимир Алексеевич Гиляровский, «дядя Гиляй», друживший со многими известными людьми России. «…Чехов был заядлый удильщик, — утверждал он. — Приметит где-нибудь пруд или лужу — готов сразу туда кинуться с крючками и лесками. Но только Чехов был рыбак исключительный, не чета нынешним — зря удилищем не махал, мелюзгу не вытаскивал и лишнего не лавливал».

Говорят, рыболов-любитель, рассказывая о своих приключениях на речке или пруду, не прочь прихвастнуть. Особенно если перед ним легковерные слушатели. Говорят даже, что у многих удильщиков на левой руке, выше локтевого сгиба, мозоль набита… Может быть. Водится за некоторыми такая слабость. Но во всем надо знать меру.

Не знал ее, однако, гоголевский Ноздрев. Откроем четвертую главу «Мертвых душ», найдем место, где он показывает свое хозяйство гостям. «Пошли смотреть пруд, в котором, по словам Ноздрева, водилась рыба такой величины, что два человека с трудом вытаскивали штуку…»

Не очень-то верится, верно? Ноздрев явно «перебрал». Не будучи рыболовом, бросил тень на честных любителей. «Многие считают, — с укоризной замечает Джером К. Джером в прекрасной повести „Трое в лодке (не считая собаки)“, — что от хорошего рыболова требуется только уменье легко, не краснея, врать». Знаменитый английский юморист посвящает целую главу искусству… Нет, не рыбной ловли. Искусству рассказа о ней.

Поэт пушкинской эпохи Николай Михайлович Языков запечатлел образ удачливого профессионала:

Один из известнейших русских лириков Афанасий Фет написал однажды так:

Величав размер стиха, торжественна интонация. Писать таким размером пристало о странствиях Одиссея, роге Роланда, богах с Олимпа. И о карпе. Есть карпы, которые такой размер вполне заслужили.

А вот для мелкой рыбешки тот же Фет выбрал иной, «юркий» ритм. Послушайте мелодию веселого «рыбацкого» стиха, оцените его чистые, яркие краски:

Автор полон оптимизма:

Истинный любитель гордится не столько весом пойманной рыбы, сколько количеством «хвостов», плавающих в его садке. Иной несколько раз за зорьку поднимет садок из воды и пересчитает улов, старательно шевеля губами, как бы проверяя, не лишился ли он навыков устного счета. «Даже крохотный налимчик-„веретешка“, — утверждает современный писатель Е. К Пермитин, — пойманный в далеком детстве, не забывается всю жизнь».