Сесил Битон - Зеркало моды

Должно быть, в своей театральной жизни Габи Делис стремилась поддерживать образ, созданный ею вне сцены. Она играла – играла с расчетом понравиться публике. Она сделала так, что ее успехом наслаждались все остальные. Как и в случае с царем Мидасом, все, к чему она прикасалась, превращалось в золото. На ее автомобилях, одежде, украшениях и перьях лежала печать роскоши. Чем шикарнее и скандальнее была ее жизнь, тем больше ее обожали. Она сумела возвести свою безнравственность в нравственный абсолют и отличалась настолько живым и веселым нравом, что совершенно не вызывала насмешливого презрения, с коим обычно относятся к содержанкам.

Кроме того, в то время любовь к роскоши не считалась пороком. Все, до последнего бутафора и декоратора, восхищенно следили, как за актрисой к служебному входу подъезжал лимузин с шофером и лакеем в ливреях, поражающих элегантностью и подбором цветов. При этом корпус автомобиля – «рено», «даймлера», «роллс-ройса» – мог быть украшен причудливым плетением или выкрашен в белый цвет или модный тогда горчично-желтый оттенок, называемый «дыханием слона». Она садилась в машину, ее головка возникала в рамке окна, и она чинно удалялась – ни дать ни взять царица Савская. Такой мне довелось увидеть ее в лондонском отеле «Ритц»: это личико в окошке автомобиля, удивительно изящно подсвеченное, словно появилось из потустороннего мира. Рокочущий «роллс-ройс» пронесся мимо, оставив шлейф соблазна с оттенком озорства и порочности – и роскоши, каким-то чудом не скатившейся до вульгарности.

Конечно, она была лакомым кусочком для бульварной прессы: ее репутация «женщины в цвету» подкреплялась фотографиями с отдыха в Монте-Карло, на Ривьере. И дело было даже не в самой Габи, прогуливающейся по эспланаде; внимание публики привлекал ее очередной наряд, довольно вычурный, но тем не менее тут же находивший множество подражательниц. Разглядывая фотографию актрисы в костюме из туссора цвета экрю и огромной угольно-черной шляпе с нагромождением пышных роз или же в бархатном платье, украшенном алмазной сеточкой, я чувствовал себя первооткрывателем неведомых земель. Экстравагантными были даже ее домашние питомцы – мексиканские собачки чихуахуа, тощие и дрожащие. Они выглядели так, будто не переживут субтропическую зиму в Ницце, если их немедленно не закутать в русские соболя. Габи Делис так и поступала.

И вот однажды я увидел ее совсем близко. В тот день театр давал представление на открытом воздухе, и меня, школьника, повели в сад смотреть. Спектакль был благотворительным, актрисы сами торговали мороженым или продавали публике свои снимки, о чем громко объявляли в рупор и без рупора. На Габи Делис было малиновое платье из тонкого кружева, голову венчал нелепый пропеллер из таких же малиновых перьев, на груди подрагивали малиновые орхидеи, ноги были затянуты в малиновые кружевные чулки, и даже туфельки были малиновые с малиновыми завязками крест-накрест. В довершение всего на ее зефирном лице ярко выделялись малиновые щеки и губы. Выглядела ли она вульгарно? Возможно. Но по чьим меркам? Похоже, Габи сумела переступить черту, за которой заканчивается вульгарность и начинается неповторимый шарм.

Лондон узнал Габи Делис, танцовщицу и субретку, еще в 1903 году, и все же ее истинное «я» раскрылось в водевиле. Стоило ей начать петь фривольные французские песенки, включить в танец некоторые акробатические элементы и облачиться в невероятный наряд, как к ней пришел успех. Огонек ее славы, занявшись, начал разгораться, превращаясь в невиданный лесной пожар. Вскоре весь мир заговорил о Габи – любовнице молодого короля Португалии Мануэла, который потратил на нее уйму денег и подарил жемчужные бусы такой длины, что она могла несколько раз ими опоясаться. Газеты наперебой рассказывали, как португальский казначей пришел в ужас, узнав о том, какие богатства достались этой барышне, и как восстали португальцы, будучи не в силах терпеть расточительность монарха. Вероятно, так оно и было: соломинка – Габи Делис – сломала хребет португальскому верблюду. Так или иначе, когда Мануэл был свергнут, актриса тут же порвала с ним и, прихватив знаменитые бусы, торжественно укатила покорять театральные подмостки Америки. Она ухитрилась заключить контракт сразу со всеми конкурирующими импресарио – и с Фло Зигфельдом, и с братьями Шуберт, и уже на начальном этапе ее жалованье составило 18 тысяч долларов в месяц. По тем временам это была астрономическая сумма.