Джон Голдтвейт - Очищение сердца

Конечно, побуждение рассказать другим о том, что я узнал, было очень велико. Все-таки у меня были, что называется, «хорошие новости». Несколько раз я выступил с кафедры церкви своего друга. Я понимал, что сказанное мной прозвучало слишком радикально, но не ожидал, что люди могут вообще не заинтересоваться столь важными вещами. Запросто! Я оглянулся на себя и понял, что «я», живший несколько лет назад, отреагировал бы точно так же. Моя семья тоже не знала, как относиться к тому, что происходит. Жена видела перемены во мне и очень беспокоилась, как это отразится на наших отношениях. Мои духовные воззрения напоминали ей о ее религиозном прошлом, от которого она отказалась. Ей было нелегко, и я не встретил с ее стороны поддержки. Сначала мне казалось, что нужно в корне поменять буквально все, но постепенно я понимал, что истинным изменением будут не какие-то коренные сдвиги на уровне повседневной реальности, которые, как я понял, только заменят одно представление другим, но освобождение от этого спектакля как такового. А чтобы сделать это, мне нужно было научиться раскрывать свое сердце все более безоговорочно, – раскрывать его просто к жизни такой, как она есть.

Примерно девять месяцев спустя у меня был еще один духовный опыт, более мощный, чем первый. Невозможно точно описать его, потому что он находится вне рамок умственного восприятия и непостижим для обычного сознания. Понять можно только тогда, когда сам испытаешь это. Я занимался практикой по системе Раманы Махарши, спрашивая себя «Кто есть я?» (исследование собственной природы), когда мое «я» вдруг пропало и вместо него появилось сознание, выходившее далеко за пределы «меня» и всего, что я когда-либо мог представить. Та необъятная сила, или энергия, которую я в прошлый раз ощущал как внешнюю, стала теперь мною, с той оговоркой, что «меня» не было, не было даже того трансцендентного «я-наблюдателя», который присутствовал в прошлый раз. Это даже нельзя назвать переживанием, потому что не было того, с кем это происходило. Существовало только единство. Сознание было одновременно и каждым аспектом творения, и его источником, причем не в переносном, а в самом буквальном и реальном смысле. О чем бы это сознание ни подумало, все обращалось в форму – будь это люди, облака, птицы, ветер, цвета, небо и все остальное. Мое индивидуальное «я», мое тело, мой ум – всего этого не существовало, не было даже осознания безграничного сострадания и любви, которые я чувствовал в прошлом опыте. Любовь требует двоих: того, кто любит, и объекта любви. Но сейчас было только одно – осознание, что ты – всё и источник всего. Эта чистая осознанность была безграничной, абсолютно неподвижной и неменяющейся. Это «Я» знало, что оно всегда было и всегда будет.

Затем появилось осознание, что являешься Богом, но не в каком-то индивидуальном или эгоистическом смысле, поскольку моей личности больше не существовало. Для эго нет ничего более усмиряющего, чем осознание того, что оно на самом деле нереально. Все: пространство, время, форма – стали исчезать в неописуемом энергетическом вихре, из которого не было возврата. Личное «я» навсегда растворялось в божественном сознании. Затем исчезновение в Боге стало нестерпимо безмерным и необъятным, и тогда энергия пошла на убыль. Этот опыт был чем-то вроде «энергетической росписи», как я его тогда обозначил, хотя и не понимал, что же это такое. Только четыре года спустя я понял, что это была «визитная карточка» моего учителя, Сатья Саи Бабы.

После моего первого опыта прошло немного времени, и ко мне вернулось некое подобие моего старого «я». Тогда я понял, что пробуждение и осознание своей истинной природы как Бога – это еще не конечный пункт духовного поиска, как мне казалось сначала. Несмотря на то, что я узнал свое истинное «Я», во мне остались привязки к некоторым аспектам моей старой личности, к телу, к отношениям с людьми, к индивидуальности. Поэтому я и не смог полностью раствориться в Боге. Поразило меня то, что мое эго не теряло времени даром, чтобы воспользоваться тем, что со мной произошло, в своих целях. Беспокоило же меня больше всего то, что мое сердце уже не могло быть так же безоговорочно открыто всему, как раньше. Причина того, что моя любовь вновь зависела от условий, не была для меня загадкой: мне было совершенно ясно, что это происходит из-за того, что я снова отождествляю себя с разными частями своего старого «я». В отличие от истинного «Я» для моего маленького ограниченного эго существовали более важные вещи, чем Любовь (с большой буквы слова «Любовь» и «Сострадание» я пишу, имея в виду божественные, безусловные Любовь и Сострадание). И поскольку вместо Любви у моего маленького «я» часто появлялись другие приоритеты, то выработались некие «условные рефлексы», закрывшие мое сердце. Они срабатывали автоматически, прежде чем я успевал их отследить. Эти реакции – например, вынесение суждения о людях или желание, чтобы люди изменились, – отдаляли меня от того безусловного Сострадания, что я познал. Я жаждал вновь обрести его, но понимал, что для этого мне придется расстаться с отождествлением себя с некоей личностью, которой я считал себя все эти годы и которую в последнее время стал называть «ложным собой». Я прекрасно знал, что пока у меня будет оставаться хоть что-то общее с этим ложным «я», мое сердце никогда полностью не раскроется.