Array Сборник статей - Собственная логика городов. Новые подходы в урбанистике (сборник)

Переход от Франкфурта, каким он был до Первой мировой войны, к Франкфурту послевоенному историк Ребентиш (Rebentisch 1991: 445) описывает так: “Война и период рецессии уничтожили рентный капитал и поколебали основы экономики Франкфурта”; причину этого усматривали в “утрате духовной субстанции некогда господствовавшей крупной буржуазией”. Франкфурту, “как это уже много раз бывало в его истории, вновь грозила опасность после стольких лет социальных и культурных усилий в довоенный период скатиться в блаженно-самодостаточную провинциальность. Этой роковой склонности к ограничению политики узкоместными интересами Ландман”, который был с 1917 г. главой отдела экономики в Сенате, а с 1924 по 1933 г. обер-бургомистром, “противопоставил целостную общую концепцию муниципальной политики, основные пункты которой можно […] лишь перечислить: создание возможностей для размещения новых промышленных предприятий путем всеобъемлющей политики включения предместий в состав города; усовершенствование энергетики, электро – и газоснабжения […]; проведение выставок и ярмарок; борьба с нехваткой жилья путем строительства жилых районов силами города […]”. Ландман (член Немецкой народной партии) и поддерживавшие его политические партии, в том числе социал-демократы, успешно осуществляли регулирование границы, присоединяя к Франкфурту промышленные городки, примыкавшие к нему, – например, Хёхст, Грисхайм и Фехенхайм. Благодаря этому во Франкфурте появились важные отрасли индустрии и рабочие, а кроме того было создано Берлинское бюро магистрата и Торговой палаты для лоббирования франкфуртских интересов в столице. Все это демонстрирует ориентацию города на промышленность.

Но Франкфурт расширялся и как транспортный узел. Людвиг Ландман с 1926 г. принимал участие в планировании автомагистрали Гамбург-Франкфурт-Базель. В том же году был открыт первый аэродром, а в 1930 г. был приобретен крупный земельный участок для нового аэропорта. Город основал свою собственную авиакомпанию.

В большей степени, нежели другие города, Франкфурт был в то время открыт для модернизма в архитектуре и градостроительном проектировании [135], но “великолепие двадцатых годов” было связано с его культурной политикой (Rebentisch 1991: 457).

В политической культуре 20-х гг. ведущую роль играли демократические силы. В ней не наблюдалось фигур, которые объединяли бы в себе политическую мощь с экономической, но все же политика была теснейшим образом связана с интересами деловых кругов в силу функциональной взаимозависимости между местной экономикой (налоги) и местной политикой (инфраструктура, жилищное строительство). По сути, эта культура производила и закрепляла новое самопонимание Франкфурта как современного промышленного города и транспортного узла. Оно основывалось не только на его истории, которая присутствовала в нем в виде исторического центра, но и на архитектуре модернизма, возникшей на окраинах в двадцатые годы. Этот контраст между современностью и Средневековьем был характерен для атмосферы города. После того, как в 1944 г. был почти полностью разбомблен исторический центр Франкфурта, он утратил и свой облик старинного имперского города, потом вольного города – члена Германского союза, а вскоре исчезла и память об этом облике, потому что в прежнем виде были восстановлены только церкви и ратуша, а все остальное застроили современными зданиями [136].

Только после того, как мы сравним развитие Франкфурта с историческим путем Гамбурга, станет заметно, в чем его особенность. Приводит ли гамбургская консенсусная модель политики к последствиям, отличным от тех, которые вытекают из франкфуртской модели доминирования, – или все-таки к схожим, потому что политические и экономические обстоятельства предъявляли к обоим городам похожие требования?

В Гамбурге соотношение общественной, политической и экономической власти было не таким, как во Франкфурте. Общественная и экономическая власть была в руках купечества. Однако в Совете, который пополнялся путем рекрутирования новых членов, купеческие семьи отнюдь не занимали господствующих позиций. По словам Бёме (Böhme 1968: 44), “хотя отдельные семьи из верхнего слоя купечества и доминировали в течение многих лет в Совете и в приходах, все же политическое влияние было в Гамбурге всегда обусловлено той экономической мощью и тем авторитетом, которыми обладал тот или иной человек лично”. Переселявшиеся в город купцы-лютеране могли, если дела их шли успешно, быть избраны в Совет очень скоро. В Гамбурге – в отличие от Франкфурта – коммерция была институционализирована как власть с собственной функцией регулирования границы. Торговля и биржа были выделены из общих компетенций Сената по управлению городом. Особые реалии заморской торговли подчинялись собственным законам и требовали специфических действий, которые были оставлены на усмотрение самих купцов. Именно купцы объединились в Ганзейский союз. Таким образом, в Гамбурге правление городом оказалось устроено не так, как во Франкфурте. Экономика не была подчинена политической власти, а оставалась относительно автономной. Это привело к тому, что в Гамбурге – в отличие от Франкфурта – важные институты были созданы самим купечеством в соответствии с логикой коммерции. Так, с 1619 г. существовал Гамбургский банк. Объединение честных купцов – старинная торговая корпорация – было реорганизовано в 1665 г. Из его рядов избирались семеро представителей – коммерц-депутатов, которые сотрудничали с Советом во всех вопросах, касавшихся коммерции (Böhme 1968: 45). При посредстве этой депутации экономические интересы купцов реализовывались и в Совете, так что в Гамбурге торговля всегда занимала главенствующее место [137]. В XIX в., по мере роста трансконтинентальной торговли, купцы стали держать собственные торговые банки. Купец был судовладельцем, перекупщиком и банкиром в одном лице, а зачастую имел и долю в промышленных предприятиях. В этих отраслях дела велись очень успешно. Богатые старинные семьи не только соединялись друг с другом посредством браков и представляли общественную власть – их торговые интересы определяли и всю политическую деятельность в городе, потому что в бюргерских кругах царило убеждение: то, что хорошо для торговли, хорошо для всех. Купец задавал тон в городе.