Шарон Ротбард - Белый город, Черный город. Архитектура и война в Тель-Авиве и Яффе

Став местной достопримечательностью, стиль Баухаус начал проникать и за пределы Израиля, на этот раз претендуя на международное признание в качестве местного стиля. Это было чем-то похоже на вымогательство – все равно что сказать: «В Веймаре мы были вам не нужны – ну так, будьте добры, признайте нас хотя бы в Тель-Авиве». В конце концов, и евреи, и Веймарская республика, и Баухаус – все пострадали от нацистов.

В этой странной игре определенную роль сыграло архитектурное сообщество Германии, в немалой степени потому, что, похоже, им было приятно обнаружить себя в новом средиземноморском антураже. Многие немецкие ученые-эксперты стали рассматривать Тель-Авив как часть немецкого культурного и архитектурного наследия или как своего рода «новый Дессау».

Ил. 11. Клеменс Клеммер, «Архитекторы-евреи в Германии», Штутгарт, 1998. На обложке: универмаг Шокена в Штутгарте, архитектор Эрих Мендельсон.

Ил. 12. Обложка книги «Фотографии Гюнтера Форга. Баухаус: Тель-Авив – Иерусалим». Тель-Авив, 2002.

В последующее десятилетие в Германии появилось множество статей, книг, выставок, в которых прослеживалась связь между Тель-Авивом и Баухаусом и признавались заслуги немецких архитекторов еврейского происхождения, бежавших в Палестину.

Такая эксплуатация памяти о Второй мировой войне была характерна и для другой, гораздо более важной тенденции в израильской культуре 1980-х – культуре так называемого второго поколения. Идея заключалась в том, что потомки евреев, выживших после Холокоста, хоть и опосредованно, но тоже переживали душевные травмы. Как культурный феномен синдром «второго поколения» впервые проявился в 1986 году – он был отмечен в самом, пожалуй, известном романе Давида Гроссмана «См. статью: “Любовь”» [10]. Здесь образ Холокоста присутствует в четырех различных эпизодах из жизни Момика, иерусалимского мальчика, отец которого, пережив Холокост, стал литератором, одержимым судьбой польско-еврейского писателя Бруно Шульца. Произведение принесло Гроссману славу не только главного романиста своего поколения, но чуть ли не святого. И хотя в израильском обществе после 1940-х к жертвам Холокоста обычно относились неприязненно, чуть ли не с презрением, тему второго поколения израильтяне («белые», ашкеназы) подхватили с энтузиазмом. В конце 1980-х эту же тему развивали многие израильские художники и писатели, она стала популярным предметом академических исследований в психологии, педагогике и социологии – израильское общество получило возможность упиваться жалостью к себе, в то время как армия Израиля по-прежнему оставалась в Ливане, а на оккупированных территориях зрела первая интифада.

Ил. 13, 14. «Тель-Авив идет по стопам Баухауса» – выставка в историческом здании газеты Haaretz, куратор Рахель Сукман, 1994.

Ил. 15. «Город с концепцией: Баухаус в Тель-Авиве». Серия открыток, 1990-е годы.

Ил. 16. «Баухаус: Тель-Авив – Иерусалим». Фотографии Гюнтера Форга, Тель-Авивский музей изобразительных искусств, 2003.

После того как в 1992 году Израильская партия труда вновь стала правящей, Белый город официально покинул оппозиционные задние ряды и стал использоваться в рамках деятельности властей. В соответствии с желанием новой администрации снова увидеть Израиль в семье народов после соглашений в Осло местный интернациональный стиль города мог бы поспособствовать интеграции страны во все более глобализующееся мировое сообщество. В 1994 году фестиваль под названием «Баухаус в Тель-Авиве» дал старт отчаянным попыткам внедрить этот нарратив в международный канон современной архитектуры. Столь важная роль в национальном ребрендинге ему отводилась потому, что для полноценного участия в текущем процессе глобализации – например, чтобы Дэвид Боуи или Мадонна выбрали Тель-Авив в качестве очередного пункта в своем международном турне, чтобы привлечь богатых инвесторов и туристов, – необходимо было сделать Тель-Авив «мировым городом». Членство в элитарном клубе культурных и экономических столиц – где числились Берлин, Лондон, Париж, Нью-Йорк и Токио – требовало от Тель-Авива соблюдения двух условий, которых раньше он выполнить не мог: у города должен быть и деловой, и исторический центр.