Януш Корчак - Воспитательные моменты. Как любить ребенка. Оставьте меня детям (Педагогические записи)

Двери открыты – он глубоко вздохнул. Этот глубокий вздох облегчения мы наблюдаем уже у самых маленьких детей после каждого усилия воли, длительного напряжения внимания. Когда мы заканчиваем интересную сказку, ребенок вздыхает точно так же. Я хочу, чтобы это было понято.

Этот глубокий единственный вздох доказывает, что до сих пор дыхание было замедленным, поверхностным, недостаточным; ребенок, затаив дыхание, смотрит, ждет, следит, вплоть до той секунды, когда начинается нехватка кислорода, до отравления тканей. Организм тут же подает сигнал тревоги в дыхательный центр; следует глубокий вздох, возвращающий равновесие.

Если вы умеете диагностировать радость ребенка, ее напряжение, то вы должны замечать, что величайшая радость – преодоленная трудность, достижение цели, разгаданная тайна. Радость триумфа и счастье самостоятельности, овладения, обладания.

– Где мама?

– Мамы нет. А ну поищи.

Нашел! Почему он так хохочет?

– Беги-беги-беги… вот мама тебя догонит! Ой, никак не догонит!

Ах, как ребенок счастлив!

Почему он хочет ползать, ходить, вырывается из рук? Такая заурядная картина: ребенок убегает от няньки, видит, что нянька бежит за ним, поэтому убегает, утрачивает чувство защищенности, в экстазе свободы бежит куда глаза глядят, – и либо с размаху шлепается ничком, либо, изловленный и подхваченный, вырывается, извивается, машет ногами и визжит.

Вы скажете: излишек энергии; но это физиологическая сторона, я же ищу психофизиологическую.

Я спрашиваю: почему он хочет сам держать стакан, когда пьет, и чтобы мать этого стакана даже не касалась? Почему, даже не желая есть, все же ест, потому что ему самому разрешили держать ложку? Почему с радостью гасит спичку, волоком тащит отцовские тапочки, несет бабушке скамеечку под ноги? Подражание?

Нет, нечто гораздо более ценное и значительное.

– Я сам! – кричит он тысячу раз, жестом, взглядом, улыбкой, мольбой, гневом и слезами.

44. – А ты умеешь сам открывать дверь? –  спросил я пациента, мать которого предупредила меня, что он боится врачей.

– Даже в уборной! – выпалил он.

Я рассмеялся. Мальчик сконфузился, но еще больше стыдно стало мне. Я вырвал у него признание в тайной победе и высмеял его.

Нетрудно догадаться, что было время, когда перед ним были открыты уже все двери, а дверь уборной все еще не поддавалась его усилиям, вот она и стала целью его усилий; он был похож в этом на молодого хирурга, который мечтает провести трудную операцию.

Он никому не признавался в этом, потому что знает: то, что составляет его внутренний мир, не найдет отклика у окружающих.

Может, его не однажды отругали или отталкивали подозрительным вопросом:

– Чего ты там крутишься, что ты там вечно копаешься? Не трогай, испортишь. Сию секунду марш в комнату!

И поэтому он работал тайком, украдкой, и в конце концов – открыл.

Обращали ли вы внимание, как часто, когда раздается звонок, вы слышите просительное: «Я открою!»

Во-первых, замок у входной двери тугой; во-вторых: это чувство, что там, за дверью, – взрослый, который сам не справится и ждет, пока он – малыш! –  ему поможет.

Такие маленькие победы одерживает ребенок, которому уже снятся дальние страны, который в мечтах уже стал Робинзоном на необитаемом острове, а на самом деле – счастлив, когда ему разрешают смотреть в окошко.

«Ты умеешь сам залезать на стул?», «Умеешь прыгать на одной ножке?», «Можешь левой рукой поймать мяч?»

И ребенок забывает, что он не знает меня, что я буду осматривать ему горло, что я пропишу ему лекарство.

Я тронул в нем струну, которая выше чувства смущения, страха, неприязни, и он радостно отвечает:

– Могу!

Вам случалось видеть, как младенец долго, терпеливо, с напряженным лицом, приоткрытым ртом и сосредоточенным взглядом стаскивает и надевает носок или пинетку? Это – не игра, не подражание, не битье баклуш, это работа.

Какую пищу дадите вы его воле, когда ему будет три года? Пять? Десять лет?

45. Когда новорожденный царапает себя собственным ногтем; когда младенец, сидя, тащит в рот ногу, падает навзничь и сердито ищет вокруг виноватого; когда тянет себя за волосы, морщится от боли, но повторяет попытку; когда, стукнув себя ложкой по голове, смотрит вверх, что там такое, чего он не видит, но чувствует, – он не знает себя.

Когда он изучает движения рук; когда, посасывая кулачок, внимательно оглядывает его; когда у груди он вдруг перестает сосать и начинает сравнивать свою ногу с материнской грудью; когда, семеня за ручку, останавливается и смотрит вниз, отыскивая нечто, что его несет вперед совсем не так, как материнские руки; когда сравнивает свою правую ногу в чулке с левой, – он жаждет познать и знать.