Майкл Хорост - Всемирный разум

После стольких-то лет молчания, вот что мой мозг желает сказать в действительности [46] .

На эту запись у меня ушло две минуты. Но опытные пользователи системы, с которыми я познакомился накануне, могли «писать» с той же скоростью, с какой печатают на пишущей машинке двумя пальцами.

Пора нам ответить на ключевой вопрос. Эта система действительно читала в моем сознании?

Если наблюдать со стороны, дело представляется именно так. Я не делал ни единого движения, а буквы сами появлялись на экране монитора.

Вывод: происходящее в моем сознании читалось. Однако в реальности все обстоит сложнее. Система не понимает, каким образом мое сознание представляет отдельные идеи – например, различая «A», «M», «B», «E» и «R», не говоря уже о самом имени «AMBER». Устройство отслеживало электропотенциал мозговой волны P300, возникающей в ответ на некие события, – вот и все. Да, именно так. Система заставляла буквы зажигаться и гаснуть в произвольном порядке и всякий раз ожидала появления волны P300.

С лингвистической точки зрения, в распознающей мои интенции машине никакого «мыслительного процесса» не было и в помине. Обстоятельство, как я ранее предупреждал, несколько разочаровывающее. Но и волнующее тоже.

Если бы меня спросили, что можно было бы сделать с потенциалом P300, я бы ответил: максимум, просто задействовать переключатель. «Включить» – «Выключить». 0 (ноль) – 1 (единица). «Да» – «Нет». Однако, усложнив разработку, можно было бы добиться и того, чтобы заданным образом выделялась любая из 26 букв алфавита. Вообще, двоичный код помогает добиться очень многого. Так все компьютеры, в сущности, и действуют: гоняют туда-сюда внутри своих микросхем нули и единицы и благодаря этим челночным операциям успешно выполняют свою работу.

Я начал понимать, каким образом активность мозга реализуется физически. Когда система улавливает в вашей голове некую мысль и выводит ее на экран монитора, последнюю уже нельзя воспринимать как нечто нематериальное. Что-то происходит в реальности . И не нужен уже никакой бессмертный эфирный Дух. Вместо него – ваши собственные нейроны, передающие друг другу электрические импульсы и подпитывающие себя крошечными порциями серотонина и глютамина. Вы начинаете ощущать происходящее. И знаете, что компьютер тоже знает об этом.

Все это оказалось одновременно несколько разочаровывающим и глубоко проникновенным. Очевидным и таящим в себе открытие.

Я сдернул с себя шлем и поблагодарил Штефана. Клейкое вещество, улучшающее контакт, оставалось на моих волосах, но, слегка расчесав их пальцами, я обнаружил, что оно действует как гель для укладки. Так что, близко пообщавшись с машиной, я чувствовал заметный душевный подъем.

К тому времени я уже провел в университете Галладета половину текущего семестра, изучая ASL II. Курс ASL I, за который я взялся осенью, на поверку оказался куда более трудным, чем я предполагал.

Занятия длились две недели по шесть часов в день, и то была работа на износ. Погружение было полным: обычная английская речь не использовалась совсем. В учебном пособии не приводились определения используемых знаков. Прилагаемый к учебнику видеокурс также не был переведен на английский. Вы получали на руки краткое описание того, чему посвящен тот или иной диалог, и более ничего. Стало очевидно, что, как предполагалось, я должен самостоятельно выяснить смысл каждого знака.

Передача слов по буквам, или ручная азбука (fingerspelling) [47] , была еще более трудным делом. Она применяется для побуквенной передачи (spelling) имен и новых слов. Рукой, всякий раз принимающей уникальную форму, можно передать каждую букву алфавита. К примеру, чтобы показать букву «A», следует свернуть четыре пальца, поджимая их к ладони, а большой оставить выпрямленным. Дактилология – малая часть ASL, но она принципиально важна. С помощью ручной азбуки я мог медленно показать, как меня зовут. Однако, наблюдая за такими же действиями окружающих, иногда чувствовал себя беспомощным. Их пальцы двигались так быстро, что я совершенно терялся. Пока я успевал сообразить, что кто-то, пользуясь ручным алфавитом, уже начал передавать слово, само оно уже давно было «произнесено».

Зато я был докой во всем, что касалось фонем английского языка – со всем их беспорядком. Меня всегда очень занимал вопрос, каким образом сознание может уцепиться за что-то надежное в бурном лингвистическом потоке. Допустим, коммуникация в определенный момент началась – но что мозг человека делает далее? Пусть некто говорит, обращаясь ко мне: «Мою собаку зовут Ровер». Каким образом последнее «р» в кличке Ровер позволяет мне помнить, что имеется в виду именно та собака, о которой идет речь, и что она принадлежит говорящему, а само это «р» – часть собачьего имени? Как мозг связывает настоящее с прошлым?