Юрий Аракчеев - Поиски Афродиты

Подруги Лоры несравнимо менее эффектны: одна молоденькая, лет двадцати, миленькая, но очень уж простенькая; другая высокая, пожалуй чуть выше меня, лет тридцати, худая, с длинным носом и несоразмерно большим подбородком, застенчивая, но, как видно, добрая.

Лора подходит к радиоле, роется в пластинках и ставит не что-нибудь – не рок, не шлягер какой-нибудь, а – итальянского певца Джильи. Я с любопытством смотрю на нее, и она отвечает мне веселым, и словно бы понимающим взглядом.

Наконец, ребята прибывают во всеоружии – бутылки выстраиваются на столе. Долой Джильи – ставим веселую музыку! Начинаются привычные хлопоты по добыванию у соседей посуды, рюмок. Антон, как всегда по уговору, разыгрывает из себя тоже хозяина комнаты, это ему хорошо удается. Костя – истинный ловелас, актер, играет героя-любовника, он похож на кота, ленивого, томного, пресыщенного, с печальным, зовущим куда-то взглядом. От Антона я знаю, что он кандидат наук и начальник группы, где, кажется, работает и Лора – о ней он тоже говорил, вспоминаю. Красивая, говорил, за ней все в отделе ухлёстывают. И не только в отделе.

Садимся за стол. Лора – между Антоном и Костей. За окнами постепенно темнеет, делаем маленький, «интимный» свет, дурачимся, поочереди выдумываем тосты, бутылки быстро пустеют.

– Юра – отличный парень, – вдруг говорит Лора ни с того ни с сего.

А я удивляюсь. И радуюсь.

Пора и потанцевать.

До Лоры никак не добраться – то Костя, то Антон не дают ей передохнуть, особенно Костя. Что сделаешь – они же ее привели! Я смиренно приглашаю одну из ее подруг – разумеется, старшую, потому что младшую тотчас хватает Антон.

С Лорой чаще танцует Костя – медленно, плотно прижимая ее к себе. Не отрываясь, словно гипнотизируя, смотрит на нее печально и томно, а она подмигивает нам с Антоном, дурачась, закатывает глаза. Пожалуй, она полновата, а я люблю худеньких, но тут это совершенно не имеет значения. Костя постепенно явно заводится, ей же, Лоре, по-моему, хоть бы что.

– Видишь, Юр, Костя ее любит, а она над ним издевается, – говорит вдруг моя высокая застенчивая партнерша. – Лариска всегда, со всеми так. Никого не любит! А за ней все ухаживают.

– Что ты говоришь?! Неужели?! – якобы удивляюсь я. – Вот интересно!

Но мне вдруг становится скучно, неуютно как-то. Ужасно тоскливо! Ясно же, что эту длинную привели для меня, потому что и молоденькую никак не отпускает Антон – танцует с ней очень близко, тесно, он тоже, похоже, «поплыл». Как, впрочем, и она, молоденькая. Сейчас начнут целоваться. Ага, вот уже и начали… Только Лора все же посматривает на меня иногда, кидает этакий ободряющий взгляд, но Костя, кажется, крепко к ней прилепился.

Это было 27-го марта, в день рождения моей мамы. Так совпало… С завода к этому времени я ушел, деньги на жизнь зарабатывал исключительно фотографией в детских садах, в институте учился уже на третьем курсе. Пережил первоначальный стресс от тупости «семинаристов», регулярно ходил на «творческие семинары» (закалял шкуру), а экзамены на сессиях сдавал почти все на отлично. Милая Зина с завода как-то успокоила меня, но конечно я все равно не ощущал себя настоящим мужчиной и жил в каком-то размытом состоянии, надеясь непонятно на что. Дело, разумеется, не только в этих самых делах, а вообще. Ни один из моих рассказов – а их было уже около десятка – не был пока напечатан, хотя я прилежно ходил по редакциям, предлагал, иногда посылал по почте. Возвращали аккуратно и неуклонно, отзывы были сдержанно отрицательные, иногда хвалили за «наблюдательность», «свежесть взгляда» и советовали читать классиков и «книги о литературном труде». Написал я даже целых две повести – одну о Рае (под названием «Оля»), а другую о большой рыбалке на Рыбинском море (мы ездили с другом Славкой). Эту, вторую, послал на кафедру творчества, когда перестал ходить на творческие семинары после того, как рассказы мои раздолбали. Решил так: поставят зачет «по творчеству» за эту повесть – буду ходить и учиться в институте. Не поставят: аривидерчи! В ту осень, кстати, побывал и на кафедре творчества: девушка-секретарша дала почитать рецензии, данные на мои рассказики на творческом конкурсе. Одна из них была написана аж самим заведующим кафедры творчества, и там были такие строки: «То, что автор присланных рукописей имеет право учиться в Литературном институте, видно по каждому абзацу его сочинений…» Меня, конечно, это обрадовало и удивило, однако, вел наш семинар, увы, не завкафедрой. А ребята-семинаристы, очевидно, вовсе не разделяли его комплиментарного мнения. Зачет, тем не менее, руководительница нашего семинара мне поставила. По повести или нет – не знаю, но поставила. Тогда-то и понял я, что здесь то же самое, что и везде и что надо растить и закалять шкуру. Один из рассказиков, правда, а именно «Зимняя сказка» – о рыбалке с Гаврилычем – был опубликован в нашей заводской многотиражке, но потому лишь, что я был «простой рабочий», а рассказ «прошел творческий конкурс в Литинституте»… Я чувствовал себя, естественно, в полнейшем одиночестве и жил, можно сказать, сжав зубы. Хотя с точки зрения социальной положение мое стало лучше: все-таки Литинститут. Какое-то спасение от милиции и вообще.