Юрий Аракчеев - Поиски Афродиты

– Но «Тихий Дон» ведь все-таки… – говорю тихо.

– Ха! – злорадно восклицает Пашка. – «Тихий Дон»! Когда он написан-то, а? И почему он сейчас ничего путного не пишет? Да еще и неизвестно, он ли его написал. Ты о Крюкове ничего не слышал?

Слышал о Крюкове – якобы он на самом деле написал «Тихий Дон», а Шолохов якобы только лишь обработал рукопись. Но ведь не доказано это. Да и в том ли дело! Причем тут…

– Нет, буду. Все равно буду писателем, – повторяю угрюмо, хотя отчетливо сознаю, что выгляжу если не тупым идиотом, то упрямым ребенком. Или задвинутым параноиком.

– Но ты же ни одного рассказа не написал! – кричит Пашка и смотрит на меня чуть ли не с ненавистью. – Извини, но ты как тупой дурак сейчас одно и то же долдонишь! Ты же неглупый парень как будто бы…

– Написал, – тихо говорю я. – Один рассказ написал, кажется. Я понимаю, что он не так уж, чтобы… Но все-таки. Со временем научусь.

– Покажи, – коротко говорит Пашка.

Я даю ему единственный крошечный рассказ «Чижик». В дневнике писал много, а вот законченный рассказ никак не удавалось соорудить. Детский рассказик, сентиментальный. Но – законченный по крайней мере.

Из дневника:

«…К кому пойти, с кем посоветоваться? Никого нет. Рите и заикаться страшно, она и так считает, что я с пути сбился – карты, компании, девочки, отметки не те, что в школе.

Вспомнил! Учительница психологии в школе, она ведь тогда, в девятом классе, меня из всех выделила, она поймет. Жаль, Сергей Денисович, учитель литературы, умер – уж он-то понял бы точно. Он меня любил, я знаю. И бабушка. Но ее нет, увы. Ни Славка, с которым делился уже, ни кто-то еще из ребят всерьез моих мыслей не воспринимают. Ни даже Валерка. Считают, что просто не получается у меня с учебой – университет это не школа все-таки, вот я и не справляюсь, – а потому занимаюсь фантазиями. Кто ж из такого прекрасного учебного заведения по своей воле уходит! Да еще такой, как я – сирота… Глупость, понятно.

Она живет близко, на моей же улице, через дом. В учительской школы узнал адрес и телефон. Позвонил. Нина Григорьевна.

– Да-да, приходите, конечно. Сегодня же вечером, если можете, после семи.

На «вы». Студент все-таки. Университета! Как же. Но что ей показать? Ведь попросит же. Не «Чижик» ведь – о птичке – нести, правда? Может, просто сначала поговорить? Она взрослый человек все-таки. И психолог. Может, дневник показать?

«Чижик» – это как я птицу, которая у меня дома жила, предал. А потом мучился. Мы ведь постоянно всех предаем. Потому что слабые и боимся.

Иду, как в церковь. На исповедь.

Убогий старенький дом, убогая квартирка. С настороженностью встречает, смотрит внимательно. Глаза очень большие, гипнотические. Обволакивающие.

– Нина Григорьевна, я… В общем, хочу уходить из университета, с физфака. Решил стать писателем. С армией, правда, проблема. А к Вам просто так пришел, посоветоваться, вы в школе, помню, говорили, что… Что человек должен прежде всего самому себе следовать. Понимаете, я хотел и писателем, и физиком стать, потому и поступал в МГУ, а теперь…

– Подождите минутку, я сейчас кофе сделаю.

Пошла на кухню, гремит кофейничком, крышкой.

Квартирка так себе. Одиночество чувствуется, тоска, как ни странно. Какое-то разочарование появилось у меня, хотя и не понимаю пока, в чем дело.

– Ну, так и что же? – садится напротив, смотрит внимательно. – А почему уходить? Вы ведь правильно решили – и физиком, и писателем. У нас ведь просто писателям трудно. Настоящим писателям. Так что физика Вам и помогла бы. Вы ведь на третьем курсе уже?

– Да, на третьем. Но… Понимаете, я так и думал сначала, но теперь… Халтурить не могу, надо как следует учиться, по-настоящему, а для этого… Для этого всерьез надо браться. Я ведь в школе отличник был, а тут… Дело не в том, что не мог бы, а просто душа не лежит. Теперь-то и надо выбрать, потому что так дальше нельзя. Или то, или то. Рельсы, понимаете, рельсы. Если физика, то… Совместить вряд ли удастся у нас.

– Какие рельсы?

Понятно: сумбур у меня, словно нарыв прорвался. Не знаю, понимает ли она, но чувствую, что слишком много нужно сказать, меня распирает, я ее подавляю словоизвержением, а высказал пока что очень мало… Не понимает!

– Давайте вот что, – говорит она, когда я, опомнившись, останавливаюсь. – У вас есть уже что-нибудь написанное? Принесите. Только немного. И потом еще вопрос важный. Если уйдешь, – она вдруг переходит на «ты», – чем же зарабатывать будешь? Ты говоришь, у тебя никого нет, а сестра сама в тяжелом положении. Есть-то надо ведь, правда? Тут хоть стипендия и в будущем перспективы. А так что? Ты, по-моему, фотографией занимался? Я помню еще по школе…