Альберт Володжинский - Две подруги

У матери ее были две идеи-фикс: выдать дочку замуж и какие все мужчины мерзкие подонки. Об отношениях с мужчинами, в особенности интимных, она выражалась всегда самыми грязными и бранными словами, какие только знала.

«Ты знаешь, почему я так крашусь и одеваюсь!» – вскричала Анна.

«Нет!» – в некотором замешательстве ответила я.

«Да потому что это было единственное, за меня хвалила мать!» – и заплакала.

Выплакавшись, она добавила, что поначалу красилась, чтобы угодить матери, а потом ей и самой понравилось следить и ухаживать за собой. Так она становилась похожей на изумительных и восхитительных барышень с живописных полотен, репродукции которых были в отцовской коллекции альбомов:

«Девочкой я могла часами листать эти альбомы, разглядывая платья, шляпки, вуали. Они приводили меня в восторг. А потом отец увез альбомы с собой», – вздохнула Анна.

Помолчав немного, она продолжила:

«Мама все хотела, чтобы я красилась и наряжалась, чтобы смогла захомутать, как она частенько выражалась, какого-нибудь богатенького мужичка. А я своей красотой защищалась от нее, так что ли?», – Анна горько усмехнулась и, замолчав, стала рассеянно смотреть за витрину кафе, куда-то на улицу.

Я осторожно пригубила кофе, не решаясь ее потревожить. Через несколько минут молчания Анна все же вернулась и бросила на меня испытующий взгляд. Довериться кому-то ей было нелегко:

«На третьем курсе универа я стала работать, у меня появились свои деньги, и я разъехалась со своей матерью. Вместе с подружкой мы сняли квартиру на двоих. Мать закатила мне скандал, что-то кричала, а я просто собрала свои вещи и ушла. Подружка ждала меня, помогла дотащить мои чемоданы. Осень была, дождь, мокрая дорожка и большие желтые листья на ней», – Анна положила голову себе на руку и впервые улыбнулась: «В тот же вечер я позвонила отцу, по-моему, в Норильск, и мы впервые проговорили долго и по душам».

Голос ее стал застенчиво-теплым, тихим. Помолчав, она пригубила мохито и продолжила:

«Жизнь моя понемногу наладилась. Я закончила универ. Папа приехал на мой выпускной. А мать свою я не позвала!», – в глубине ее глаз вспыхнули мстительные искорки: «Потом меня взяли на хорошую работу, я стала жить сама по себе и через пару лет купила себе квартиру. Старалась ни в чем себе не отказывать: театры, выставки, путешествия, наряды – само собой. Но я так и не стала счастливой, увы».

«У тебя не было молодого человека?», – с некоторой опаской коснулась я этой щепетильной темы.

«Да были, конечно! Я встречалась и в универе, и потом уже. Но я очень стыдливая и очень боялась того момента, когда встречи доходили до этого… ты понимаешь», – ответила мне Анна: «Мать мне внушала, что секс – это грязно, и что все мужчины хотят только этого. Я не решалась позволять себя обнимать, не решалась целоваться. Мне было страшно, что все вот так и окажется, как мать говорила».

Анна помолчала, вздохнула глубоко, собираясь с силами о чем-то рассказать:

«Я долго была девственницей и даже прослыла недотрогой, все боялась отдаться кому-нибудь. И вот, на одной вечеринке у друзей, ко мне стал клеиться один парень… Ну как парень, мужчина, он был старше меня. Как-то так получилось, что я с ним осталась в комнате наедине. Мы были пьяны. Он стал приставать ко мне нагло, лапать. Я его пыталась отталкивать, но у меня не получилось. Он просто прижал меня, задрал платье ну и… сделал это… Было больно, грубо и гадко».

Анна еще раз глубоко вздохнула. Неприятный рассказ давался ей очень тяжело. Она вся как бы померкла, поблекла от вновь пережитого:

«Потом я несколько дней плакала, и долго, долго не решалась кому-либо довериться. Как могла, гнала от себя эти воспоминания, но все же, от любого парня я ждала грубости. Стеснялась взглядов, не отвечала на комплименты. Прошло много времени, прежде чем я собралась с духом попробовать еще, но и в тот раз тоже не получилось. Я стеснялась, парень тоже оказался застенчивым; вскоре мы расстались. Потом я уже боялась, что больше никогда не получится. Вот такая история».

Анна допила мохито, отставила пустой бокал в сторону, сложила перед собой свои изящные руки вместе и долго смотрела на меня:

«Ты первая, кому я все это рассказала».

Я была поражена ее рассказом, звучавшим, с одной стороны, невероятно, а с другой… у очень многих красивых женщин были похожие истории. Трудно было подобрать слова, чтобы выразить Аннушке свое сочувствие.

«Аня…», – начала было я.