Альберт Володжинский - Две подруги

Помпезный зал палаты отдалился и стал словно бы хрустальным. С ней нужно непременно познакомиться, в первый же удобный момент. Просто смотреть на нее – удовольствие, такое удовольствие, от которого мой треугольник между бедер становится тугим. Нет, нельзя упускать такую возможность!

Удобный момент подвернулся довольно скоро. Примерно через полчаса важные персоны, уже и не помню, кто именно, произнесли свои речи, и ведущий объявил перерыв на кофе. Пока еще незнакомая мне женщина поднялась и прошла, слегка покачивая бедрами, мимо меня к дверям. Выждав совсем немного, я тоже встала и направилась вслед за ней, стараясь не упустить ее из виду. В дверях уже толпились, но дружелюбной улыбкой и томными взглядами поверх очков мне удавалось прокладывать себе дорогу.

В холле уже стояли столы со штабелем чашек и блюдец, с термосами для кофе и чая, а также небольшие высокие столики, накрытые белыми скатертями. Кофе – хороший повод для знакомства. Спокойно! Перебрасываясь немногими фразами со знакомыми и полузнакомыми мне людьми, я посматривала на нее, на то, как вокруг нее, словно железные опилки вокруг магнита, слипались ухажеры, пытавшиеся привлечь ее внимание. Вот она подхватила чашку с кофе, и, ловко оторвавшись от целой группы нескладных ухажеров, подошла к столику. Поставив чашку, она тут же вытянула из сумочки телефон. Поигрывая им в своих тонких пальчиках, она давала понять, что разговоры, комплименты, ухаживания и воздыхания ей не особенно интересны. Очень скоро у собравшейся было вокруг нее публики вдруг находились неотложные дела, то один уйдет, то другой, а она лишь продолжала что-то смотреть в телефоне.

Взяв чашку кофе, я направилась к ней. Несколько шагов, я почувствовала, как ее взгляд скользнул по мне, и наши глаза встретились. В ее глубоких, темных очах, под густыми ресницами, сверкнула искорка:

«Можно присоединиться?».

«Конечно!».

Она тут же очень изящно, даже нежно, отложила свой телефон на стол. Я встала рядом. Она без лишних слов, без стеснения и с небольшим даже кокетством, протянула мне руку и представилась:

«Анна».

«Галина», – ответила я, взяв ее небольшую, очень аккуратную, точеную руку, с небольшим золотым перстнем с бросающим искорки камнем, в свою руку. Теплая, мягкая, нежная ее рука.

Мы пили кофе и о чем-то говорили, точно не помню о чем. Мы не замечали ничего вокруг. Ее движения были плавными и чувственными, когда она поправляла свои пружинящие локоны, свисающие вниз гирляндами, голос ее сделался бархатистым. Мне не хотелось возвращаться в зал, слушать скучные доклады, я слегка трепетала от мысли, что может представиться возможность провести побольше времени со своей новой знакомой.

В общем, мы договорились сбежать с этого мероприятия.

«Мне так одиноко! Я не знаю, что с этим поделать!».

Слова Анны резко противоречили тому, что я видела: ее отточенную красоту, плавный овал лица, обрамленный ее локонами, тонкие пальцы, охватившие бокал с мохито. В голове не укладывалось, как такая красивая, изящная женщина может быть одинокой. Ведь сама я же видела, как увивались вокруг нее кавалеры. Да неужто не нашлось никого, кто бы обнял ее неширокие, женственные плечи?!

Но плечи Анны теперь были приподняты; она словно бы прикрывала ими свою голову. Глаза были опущены и прикрыты ресницами, во взгляде сквозила печать и некоторая толика отчаяния. Она готова была разрыдаться, но сдерживала себя, прикусывая кончик трубочки. Солнечный луч провел по столику грань между светом и сумраком, выхватывая ее руку и бокал; отраженный свет сделал ее волосы золотистыми, а на лице ее лежали тени.

Я слегка погладила ее руку, выражая свое участие ее переживаниям и приглашая успокоиться. Анна слегка покачала головой:

«Я боюсь мужчин», – начала она после продолжительной паузы: «Я боюсь их… мне стыдно. Все твердят, что тебе уже тридцать, когда выйдешь, когда дети будут. Я с мамой стараюсь не разговаривать, она все твердит, что надо выйти замуж, а то потом никто не возьмет».

В ее глазах блеснули слезинки, она вынула из сумочки салфетку и уголком промакнула выкатившуюся слезу.

«Я боюсь, всего боюсь», – повторила она.

Анна стала рассказывать свою историю, неохотно, с паузами, пересиливая себя. О властной матери, о том, с каким презрением она иногда высказывалась о мужчинах вообще, и даже об ее отце, человеке интеллигентном и добром, которого Анна любила. О том, как однажды отец ушел, потом был развод с длинной чередой скандалов; и о том, как она втайне общалась изредка с ним, страшась гнева матери. Редкие конспиративные встречи где-нибудь в парке, подальше от посторонних глаз, были для нее глотком воздуха в душной атмосфере. Они бродили по парку, угощаясь мороженным или шоколадкой, болтали о разном, и она, как маленькая девочка, прижималась к своему папе. Но это случалось редко. Отец жил один и далеко, много работал, ездил в продолжительные командировки. Обычно он оставлял ей денег, для которых Анна даже сшила потайной кармашек в своей сумочке, чтобы матери на глаза не попались.