Лана Ланитова: Царство Прелюбодеев

Владимиру были симпатичны восточные традиции. Он часто цитировал Байроновского «Дон Жуана», который побывал в Османском гареме. Он и сам мечтал о «восточной деспотии» и завел своеобразный гарем из русских Лушек и Марусь.

Порочные мечты и вседозволенность привели главного героя к пресыщению женским полом. Он выписал себе из Турции «живую игрушку» – несчастного кастрата, по имени Шафак. Но и греховная любовь к юноше быстро закончилась – у Владимира нет долгих пристрастий. Волей судьбы Шафак и стал его «главным проклятием». Юноша из ревности убил своего господина…

«…Последнее, что увидел пред собой Владимир Махнев – было лицо любовника Шафака, искаженное страшным гневом. Обезумевший от одиночества, тоски и ревности, маленький несчастный юноша, словно хищный зверек, выдавив окно парной, пробрался внутрь барского Вертепа. Смуглые пальца иноземца крепко сжимали булатный кинжал. Владимир безмятежно спал, развалившись меж двух пышнотелых красоток. Турок, ослепленный местью, подошел к нему и одним махом перерезал горло.

Прошло около получаса… От бревенчатой, плохоосвещенной стены, на которой роились странные ночные призраки, отделилась высокая фигура… Это был господин в темном, длинном плаще, черный цилиндр бросал тень на невидимое лицо. В комнате запахло сыростью и летучими мышами. Гулко прозвучали его шаги… Невероятным было то, что никто из обитателей барского Вертепа не слышал и не видел этого странного господина. Все спали, и сон их на тот момент внезапно стал мертвецки глубоким. Один из присутствующих прелюбодеев, истекая алой кровью, струящейся из глубокой раны на белую простынь, уснул уже навсегда…

Темный господин осмотрелся и медленно подошел к Владимиру.

– Ну что, мой сельский Казанова с душой поэта и с привычками султана… Я думаю: увидимся мы снова – дитя порока и слуга кальяна. Мой дерзкий лицедей и чуткий кукловод, софист и циник… Браво! Славно! Ты славно потрудился на меня. И ждет тебя роскошная награда…

Он присел на край постели, рука, облаченная в темную перчатку, погладила русые кудри и бледный лоб Вольдемара, закрыла серые стеклянные глаза.

– Ты отдохни немного, минет век один – я разбужу тебя и снова вдохновлю на подвиги лихие Дон Жуана. Немало слабых душ ты погубил – доволен я тобою, Вольдемар! Поспи, сынок. Не смог я уберечь тебя. На время выйди из игры… Но помни: скоро я вернусь. Нас ждут с тобой великие дела!

Темный господин запахнул полу длинного плаща, его высокая фигура затрепетала в полумраке комнаты, воздух содрогнулся огненным вихрем – раздался громовой хохот, и господин пропал – будто его и не было. Свечи потухли, вокруг воцарилась зловещая тишина. Банная горница наполнилась едким запахом серы…»

Нередко романы заканчиваются смертью главного героя. Особенно если герой отрицательный. Часто сие печалит читателя, ибо, не смотря ни на какие проступки, герой становится близким, симпатичным и даже вызывает сочувствие. Реже успокаивает, ибо негодяй, грешник и злодей наконец-то получает по заслугам.

В нашей истории все иначе: смерть героя – это не конец, это – начало новых, неожиданных приключений. И кто знает, куда они приведут…

«Господи, какая сильная боль, я не могу глотать, а кровь… откуда столько крови?» – пальцы нащупали липкую, скользкую лужицу. – Мама, помоги мне!» – прокричал Владимир Махнев, но странное дело – он не услышал собственного голоса, – «Шафак, ты сошел с ума, негодный мальчишка! Как ты посмел? Зачем ты порезал мне горло? Ты мог меня убить! Чем остановить кровь? Надо взять полотенце. Почему все спят? Игнат, друже, проснись! Смотри, что сделали со мной!»

Он кричал, взывал к помощи – ответом была полная тишина. Все спали так крепко, будто впали в безумную летаргию, или их «обвели мертвой рукой». Ватные ноги понесли к другу, слабеющая бледная ладонь стала трясти плечо спящего.

– Игнатушка, проснись. Мне очень больно. Надо перевязать рану, – Игнат не пошевелился. – Ну что ты, перекурил опиума? Проснись же, я тебе говорю! Ты слышишь, мне очень больно! Это – сумасшедший Шафак! Его надо поймать. Иначе он наделает много глупостей. Горячий мальчишка!

Он искал чистое полотенце или простынь – надо было скорее перевязать рану. И тут взгляд упал на то место, откуда он так быстро соскочил. «О, боже! А кто это лежит на моей кровати рядом со спящими бабами? Он похож на меня. И у него тоже на горле кровь. Я ничего не понимаю. Кто это? Я тут, а он – похожий на меня – лежит там». Липкий страх, предчувствие и осознание беды, жалости к себе вмиг охватили душу. Он дрогнул всем телом, зубы застучали так громко, что казалось, в голове раздалась барабанная дробь. И к этому грохоту присоединялась неослабевающая боль. Он не помнил, когда плакал последний раз, похоже, это было в далеком детстве: он сильно шалил, и его наказали. Ему тогда было пять лет – этот эпизод хорошо врезался в память. Его посадили в темный чулан, оставив без сладкого. Тогда маленький Володя плакал – это были слезы от обиды и жалости к себе. Он возненавидел гувернера, поступившего так, по его мнению, жестоко. Ненависть через месяц принесла свои плоды – гувернера уволили по настоятельной и отчаянной просьбе маленького барчука. Володя не прощал обид. Именно тогда, в чулане он плакал крупными горячими слезами, осознавая чудовищную несправедливость «взрослого мира», которому он, по малолетству, не мог дать должного отпора.