Татьяна Яшина - Загадки Красного сфинкса

– А вот и Люсьен, – сказал батюшка, адресуясь высокому нарядному мужчине, в котором я узнал мажордома дю Плесси, мсье Фредерика Клавье.

– А вот и Люсьен, – повторил мсье Клавье, внимательно оглядывая меня с ног до головы. – Тебя вызывает госпожа дю Плесси. – Сегодня вечером, в восемь.

Он медленно развернулся и, сопровождаемый моим батюшкой, почтительно открывавшим перед ним двери, вынес свою величавую фигуру из нашего дома.

Первой заговорила Мария:

– Что еще натворил этот негодник? Люсьен, что ты наделал, что за тобой пришел сам господин мажордом?

– Ни…ничего, я клянусь!

– А что, кстати, он еще натворил, дочь моя? – батюшка приблизился и поцеловал Марию. – Залез на собор Парижской Богоматери? Купался в Сене? Подался в монастырь?

– Почти! Я вырвала нашего младшенького из рук вербовщика герцога Мансфельда! Еще миг – и наш Лулу отправился бы воевать в Чехию, или где там есть этот нечестивый Вюртемберг!

– Вряд ли стоит убегать от своей судьбы. Тебе, сын мой, выпало кое-что получше, чем держаться за пику перед атакой тяжелой конницы. Тебя вызывают в господский дом не просто так.

У нашего возлюбленного мсье Армана дю Плесси де Ришелье, – тут батюшка сделал паузу и обвел нас взглядом, словно проверяя, дошли ли мы уже до должного исступления, – так вот, у его высокопреосвященства умер камердинер. Горячка унесла его на самом исходе зимы.

И так как его высокопреосвященство не может взять к своей особе кого попало, он обратился к своей возлюбленной матушке, нашей госпоже Сюзанне, и она рекомендовала твою скромную особу. Это великая честь для тебя и для всей нашей семьи!

– Да чем же этот оболтус ей приглянулся? – поразилась Мария.

– Да ничем особенным. Ничего в нем нет. Хотя, конечно, у Люсьена на месте руки, ноги и голова и сам он добрый малый, но его основная и главная рекомендация – это семья. Ты – сын кормилицы, молочный брат мсье Армана, в каком-то смысле.

– Молочная сестра мсье Армана – это я, – возразила Мария.

– Ты здесь тоже неслучайно, – подала голос матушка из кресла. – Судьбе было угодно возвысить нашу семью через жизнь, сохраненную мсье Арману.

– Судьба так судьба, – не стал спорить батюшка.

– Ты рад, обалдуй? – затормошила меня сестра.

Я был, пожалуй, рад. Что-то должно было случиться в этот день, повернуть мою жизнь еще раз – и служить человеку, о котором я с рождения слышал так много, что, пожалуй, он воспринимался как часть нашей семейной истории, было явно лучше, чем получить эстоком в брюхо на полях под Вюртембергом.

Я не хотел видеть улицы Парижа – ну так вряд ли у меня будет время для прогулок, к тому же кардинал Ришелье был известен частой сменой дворцов, домов и замков, выбираемых временной резиденцией, и далеко не все они располагались в Париже или хотя бы близ него.

Я ведь хотел стать слугой? А личный камердинер – это была, в общем-то, вершина карьеры для слуги. Даже мажордом, пусть стоявший выше в табели о рангах, на деле не имел и десятой доли того влияния, что камердинер.

Правда, я совсем не ожидал, что судьба так сразу вознесет меня, приблизив к самому могущественному человеку в государстве, не считая нашего возлюбленного короля Людовика Справедливого, но разве нашелся бы француз, не считающий место камердинера кардинала подарком судьбы?

– Да справится ли он? – тревожилась Мария. – Он ведь даже читать не умеет.

– Да умею я! Просто не люблю. И вообще – зачем мне читать? А то у мсье Армана больше почитать некому.

– У его высокопреосвященства, – отец указательным пальцем постучал мне по лбу. – Следи за языком, сын мой. Это наедине с отцом и матерью ты можешь называть монсеньера «мсье Арман», в конце концов, твоя мать выкормила его своим молоком, но в разговорах со всем остальным миром говори «его высокопреосвященство» или «господин кардинал», или «монсеньер». А лучше – молчи! Перед его высокопреосвященством – говори, не бойся, лучше пусть он сам тебя оборвет, чем подумает, что ты что-то утаиваешь. А со всеми остальными – молчи, дурачком прикинься.

Это было первое и главное наставление, сделанное мне отцом в преддверии моего назначения.

– Служи ему, мой мальчик, не за страх, а за совесть. Не бойся, не хватайся за все сразу, не умеешь – научишься. Помни, главное – верность! Для умного да ученого у него другие люди есть, – изложив главное, матушка заговорила тише: – Кто о нем позаботится, ведь ни жены у него, ни деточек. Он ведь такой слабенький родился, да и сейчас хворает то и дело. Слабая грудь у него, ты уж смотри за ним, сыночек, рубашки подавай нагретые!