Анна Серая - Художник нашего времени

Я постоянно смотрела статистику зараженных по стране. С каждым днем их становилось все больше и больше. Я также боялась заболеть. На улицу я почти не выходила. По поселку ходила полиция и забирала в участок тех, кто прогуливался без уважительной причины. «Когда, когда это закончиться, − думала я, лежа в своей кровати. От всего этого начинался сдвиг по фазе. А в новостях писали, что кто-то выпрыгнул из окна, кто-расчленил своего ребенка.

И еще отец… Его портрет висел на стене. Я хотела убрать, но боялась матери. Я не могла уснуть из-за него. По ночам он снова качался в кресле, постукивая по столу своими разбухшими, мясистыми пальцами.

После мне приснился сон, он снова избил меня, а потом сказал, что у него нет тела. Мол, ему нужна моя энергия. Во сне он был с ружьем в своем вязанном коричневом свитере. Умер он от рака головного мозга. Умирал тяжело. В последние месяцы ничего не понимал, нас с мамой не узнавал совсем. Мне было ужасно больно смотреть на это все. Он превратился в пожелтевшую мумию, от него остались одни кости. Я не подходила к нему. Мне было неприятно, но в то же время ужасно мучала совесть. Этот запах… Запах смерти на весь дом. Я просто пряталась в своей комнате от этого всего. Иногда я подходила к нему, из его глаз лились слезы. Он хотел что-то сказать, но уже не мог. «Папа, – говорила я, наклонившись к нему. – Папа, это я, Маша, ты… ты… совсем не узнаешь меня? Папа…». Отец схватил меня за руку и прохрипел что-то. Я снова убежала, чувствуя его взгляд.

Умер он летом 2018-ого года, стояла страшная жара. Трупный запах бил мне в нос. Отца вымыли и положили на пол, в зале. После привезли гроб и переместили его тело туда. Я не могла отойти от гроба. Стояла и смотрела на него. Казалось, что он вот-вот откроет глаза. Его губы тронула легкая улыбка, а в уголках скопилась слюна. Одет он был в серый костюм и черные ботинки. На похороны приехал мой старший сводный брат по отцу, Алесей. На тот момент ему было двадцать с лишним лет. Он был под каким-то наркотиком. Орал на всех, валялся на крыльце, а после хотел нарисовать отцу усы Фюрера, зная, что он увлекался историей Нацисткой Германии. Тогда вспыхнула церковная свечка. Мама сказала, что отец это все видит и накричала на брата. Мне стала страшно. Я выбежала на крыльцо и увидела отца, стоявшего около забора. Он был серо-зеленый, прозрачный. Я все вспотела и закрыла глаза. После он исчез. Похороны не помню совсем, как будто была без сознания.

Я чувствовала, что потеряла дорого и близкого мне человека. Дом опустел. Я простила его за все. Да, я обижалась. Мы с ним без конца дрались, он часто ругал меня. Но он показал мне мир. Мы с ним ездили на сплавы по горной реке. Жили в охотничьей избушке. Отец постоянно смотрел со мной документальное кино о космосе, природе и Нацисткой Германии. Я не разделяла его политические взгляды, но он объяснял это тем, что Фюрер заботился о своем народе, и в Германии был порядок.

Но после похорон он начал тащить меня за собой. Видимо, он решил показать мне и загробный мир. Я просыпалась и видела его в своей комнате. Он лазил в моих вещах и почему-то держал в руках свой сундук с инструментами. После он взял меня за руку и потащил к гаражу. «Этот гараж твой, Маш, − сказал он мне». Затем повел через портал к какому-то фонтану. «Бога здесь нет, – продолжил он. – Но все его ищут. А еще физические законы здесь те же, а явление другие.

Отец жаловался на родственников, которые через него перешагивали, когда он лежал на полу. Жаловался, что его хоронили в дурацком сером костюме, который был ему узковат. Еще рассказывал, что, когда умирал, почувствовал, что подавился, а потом начал задыхаться.

Где я только не побывала, следуя за отцом. Мы спустились в подземный город, там были маленькие кирпичные дома, поросшие мхом и дороги, выложенные из кирпичей, очень узкие. И там не было никакого транспорта.

После мы поплыли с ним по той самой горной реке Шалтырь, но она была другой. Там были золотистые, сияющие деревья, фиолетово-черные камни. А на перекатах черные, раскидистые ветви, они клонились друг к другу аркой. Я видела, что на лодках плыли и другие люди. Они радовались и махали нам с отцом, а после исчезали.

Время шло то быстро, то медленно. Из дома я практически не выходила, только в магазин за энергетиками, чипсами и выпивкой. Страшно… Все в масках, кругом охрана. Продавцам давали штрафы в пятнадцать тысяч, если они обслуживали покупателей, не надевших маски и перчатки. К слову, от одиночества на самоизоляции спасало одно – интернет. Казалось, что вся жизнь теперь там, за экраном: учеба, магазины, оппозиция и так далее… На улице пусто… В городе ребята проводят выставки в лесу, и в нашей Бане №13. Галереи «Фокус» и «Чердак» закрыли.