Алексей Наумов - Горячка

Мне нравилось это место. Деревянная мебель, диванчики и неяркий свет делали его по-домашнему уютным и приветливым; особенно это было заметно днём, когда зал пустовал. Я часто бывал здесь и подолгу сидел в одиночестве, покуривая трубку, читая романы и потягивая холодное пиво. Здесь же я назначал свидания, отмечал праздники и кутил с друзьями. Если в выходные мне было грустно, я всегда знал, где можно провести час-другой, выпить пару мохито, слегка перекусить или просто спокойно поработать над новым рассказом или стихотворением. Это было определённо хорошее местечко. Если случались вечера, когда зал оказывался переполнен, и музыка звучала слишком громко, я спускался этажом ниже, и заходил в простой и замечательно устроенный «Пивной бар». Его стены сплошь были обиты железом, мебель была тяжёлой и угловатой, а пиво подавали в пластиковых стаканах. Там всегда было не протолкнуться, сизо от дыма и очень шумно. Иностранцы и люди от природы пугливые обходили это место стороной, считая, что в таком «низкопробном» заведении легко можно нарваться на неприятности и прочий мордобой. Что ж, возможно они были правы, хотя лично я за много лет посещения этого места, ни разу не видел там драк и скандалов, если, конечно, не считать скандалом повышенные тона и безумно горящие глаза некоторых посетителей. Но так и должно быть в баре, ведь это же не кондитерская!

Такие славные места, и в большом количестве, можно встретить, пожалуй, только в Мадриде, где к вашей выпивке неизменно дают наисвежайшие, чудесно простые и по-крестьянски сытные закуски, а ошмётки от креветок и прочий мелкий мусор, не церемонясь, бросают прямо на пол. Проведя в благословенной испанской столице неделю в конце апреле, я навсегда полюбил этот красивый, просторный, чистый и очень зелёный город. Проходя по его длинным, прямым как стрела бульварам, всегда можно было заглянуть в какой-нибудь маленький вездесущий барчик, и, увидев на полу мелкий мусор, сразу понять – да, это место настоящее, не для туристов! – а значит, тут хорошо. Потягивая в таких заведениях лёгкое местное пиво или рюмочку «Esplendido» – крепкого и восхитительно ароматного испанского бренди, я понимал старину Хемингуэя, так любившего эти места. Да, он определённо понимал толк в таких заведениях! Закусив выпитое крупными, как сливы, маринованными маслинами или картофельным омлетом с чесноком, уксусом и оливковым маслом, я вновь выходил под сень каштанов и неспешно продолжал свой путь, направляясь к Прадо, шумной Sol или к Северному вокзалу, где на самом берегу тихой мутной реки, в двух шагах от могилы Гойи, возвышался мой отель.

Читать в «Пивном баре», да и вообще делать там что-либо, кроме как пить, было невозможно. Тут хорошо было стоя быстро опрокинуть пару кружек пива, узнать счёт транслирующегося футбольного матча, перекинуться парой слов со старыми «знакомыми по кружке» и идти дальше, например в ГУМ.

«Ванильное небо» постепенно наполнялось, наши кружки, раз за разом, пустели и когда за соседний столик присели две женщины, и выразительно посмотрели на нас, мы не растерялись и сразу подсели к ним.

– Привет!

– Привет!

– Я – Алексей, – представился я, – а это – Алексей, мой друг. Не перепутайте!

– Хорошо, – засмеялись они, и мы быстро нашли общий язык.

Они сказали, что они журналистки и назвали какой-то журнал, в котором они работают. На это мы сообщили им, что мы – врачи, в смысле «доктора наук».

– О, – засмеялись они, – такие молодые – и уже доктора наук! Это, должно быть, замечательно!

– Конечно, – вторил их интонации я. – Мы оба вундеркинды. В семь закончили школу. В четырнадцать – диплом МГУ, в девятнадцать – кандидатский минимум, а к 23 – доктора. Всё просто!

– И каких же наук вы доктора?

– Мы, – гордо подбоченился я, – литро-нейро-лингвисты!

– Да. Изучаем благотворное воздействие алкоголя на речевой аппарат человека в частности и мозга вообще, а также роль этилового спирта в падении языковых барьеров между романскими и славянскими языковыми группами! – на одном дыхании отчеканил Алексей и был немедленно награждён восхищёнными взглядами обеих женщин.

– Он, кстати, по совместительству ещё и лингвист-ландскнехт, – добавил я масла в огонь.

– Кто-кто?

– Наёмник, – пояснил я. – В кругах «лингвистов удачи» он известен как «Говорящая коробочка» или «Лёша-коньячок». Переговорит кого угодно!

– Даже Малахова?

– Да что Малахов, тьфу! Этот малахольный у него сам уроки берёт! Правда, Лёх?