Ольга Михайлова - Похоть

Но ничего не произошло. Тэйтон сделал короткий шаг к жене и сказал, негромко и размеренно:

— Я думаю, что ты рада увидеть наших дорогих друзей, Галатея, не правда ли?

В его голосе, спокойном и властном, прозвучала такая угроза, что все вздрогнули. У Хэмилтона вспотели ладони, на висках выступила испарина. Тем временем миссис Тэйтон любезно ответила, что счастлива видеть Рамона и Долорес, и лучезарно улыбнулась. В ответ Рамон Карвахаль тоже растянул губы в улыбке, а его сестра дружелюбно кивнула миссис Тэйтон.

К ним подошёл Рене Лану в обнимку с Франческо Бельграно, рядом возник и Дэвид Хейфец. Вид у последнего был всё ещё немного настороженный, француз же по-прежнему обаятельно улыбался. Тэйтон поинтересовался у Хейфеца, что его беспокоит?

Тот пожал плечами.

— Евреи — народ пугливый. Две тысячи лет христианской любви расстроили нам нервы.

Рене Лану поднял руки вверх в молитвенном жесте, словно заклиная прекратить подобные препирательства, Бельграно насмешливо хмыкнул, а Тэйтон философично пробормотал, что у всех народов имеется национальность, но у ирландцев и евреев — психозы. Подскочивший Сарианиди сказал, что они плохо знают турок и армян, в итоге накалённая атмосфера заметно остыла. Сарианиди взял на себя хлопоты по размещению прибывших коллег, а Хэмилтон, проводив глазами Тэйтона и Галатею, тоже поднявшихся на третий этаж, поторопился уединиться в своей комнате.

То, чему он только что был свидетелем, сбило его с толку и даже немного напугало. Было ясно, что многих в экспедиции связывают давние и достаточно сложные отношения, но понять их будет непросто. У него едва ли появится возможность что-то уточнить у Хейфеца или Бельграно: оба они, казалось, вели какую-то свою игру, и глупо было ждать от них откровенности. Лоуренс Гриффин въявь не хотел говорить о взаимоотношениях коллег, Винкельман мало интересовался окружающими, Сарианиди же явно исповедовал принцип «ничего не знаю и знать не хочу». О том, чтобы расспросить Тэйтона или Карвахаля, не могло быть и речи. Оба они равно пугали Хэмилтона.

Понял Стивен и другое. Он поступил на редкость опрометчиво, решив, что завязать интрижку с Галатеей Тэйтон будет достаточно просто. Как бы не так. Её охранял настоящий Цербер, да и Карвахаль, если он подлинно был влюблён в Галатею, был опасным соперником. Но влюблён ли он? Не Бельграно ли осторожно ходил кругами, подстерегая жену Тейтона? И медик… странный дружок Тэйтона… не метил ли и он в любовники Галатеи? В итоге задача усложнялась многократно.

Но чем меньше возможностей встречи с Галатей Стивен видел, тем больше она влекла его.

Днём уже был намечен план раскопа, Винкельман и Сарианиди руководили нанятыми волонтёрами, Тэйтон, Гриффин и Карвахаль молчали, а Рене Лану и Бельграно в его неизменной жёлтой бандане препирались о какой-то стратиграфии, Долорес Карвахаль стояла рядом с братом, миссис Тэйтон — рядом с мужем, а Берта Винкельман осталась на вилле.

В стороне от них Хэмилтон с Хейфецем, развалившись на остатках небольшого колизея, смотрели, как снимается первый слой с земли, оставляя под остриями штыковых лопат волонтёров странные тёмные пятна, разбитые на квадраты. Рамон Карвахаль, подошедший к ним, на вопрос Хейфеца, что это такое, очень вежливо пояснил, что тёмные квадраты — потревоженная земля, место возможных находок и пустился в объяснения по поводу принципа перекрывающих напластований. Из его пояснений Хэмилтон и Хейфец легко постигли, что каждый слой отложений старше лежащего над ним, хотя глубина залегания конкретного предмета не является признаком его древности. Слой, находящийся где-то на глубине ярда может быть древнее того, который в другом месте лежит на глубине двух. Они также узнали, что каждое скопление, впущенное в другое, по принципу прорезания, является более поздним, то есть яма, прорезавшая слой глины, появилась позже глины, в противном случае она не могла бы его прорезать. Также им объяснили, что любой комплекс датируется временем изготовления самого позднего из содержащихся в нём предметов, то есть, проще говоря, могила не моложе найденных в ней артефактов — по принципу terminus, post quem, «время, после которого»…

Ничего сложного тут не было, Карвахаль, несмотря на явную сложность натуры, казался удивительно простым и дружелюбным. Тэйтон иногда бросал на них любопытные взгляды, потом, оставив жену с Гриффином, подошёл и мягко заговорил с Карвахалем о необходимости обеспечить сохранность находок, и Хэмилтон спросил себя, не померещилась ли ему сцена в гостиной? Там ему показалось, что Рамон Карвахаль едва сдерживает гнев, а Арчибальда Тэйтона душит свирепая злоба. Сейчас эти двое выглядели закадычными друзьями.